— Боже мой! — Великан упал в кресло и закрыл лицо руками.
Тавернер лениво улыбнулся, как довольный кот.
— Мистер Леонидис, вы признаете, что были недостаточно искренни с нами?
— Откуда вы узнали об этом? Я думал, никто не знает… Я не понимаю, каким образом кому-то стало известно содержание нашего разговора…
— У нас есть свои способы узнавать правду, мистер Леонидис. — Отец сделал торжественную паузу. — Теперь вы, наверное, сами видите, что вам стоит все рассказать нам.
— Да-да, конечно! Я все расскажу! Что именно вы хотите знать?
— Действительно фирма по поставкам товаров находится на грани банкротства?
— Да. Ее уже ничем не спасти. Если бы только отец умер, не успев узнать ни о чем. Мне так стыдно… Это такой позор…
— Грозит ли вам судебное преследование?
Роджер резко выпрямился.
— Конечно, нет. Да, это банкротство — но банкротство честное. Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, если продам все свое имущество, — а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что я не оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную — и самую любимую — фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня не контролировал… Он просто… Просто верил мне… А я обанкротился.
— Значит, судебное преследование вам не грозит? — сухо сказал отец. — Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу?
— Вы и это знаете?!
— Как видите, мистер Леонидис.
— Но разве вы не понимаете?! — Роджер порывисто подался вперед. — Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу у него денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа… папа очень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог… не мог больше заниматься бизнесом… Потому что все эти неприятности начались бы снова… Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такой человек, каким был мой отец, — и я всегда знал это. Я очень старался, но у меня ничего не получалось. И я был так несчастен… Боже! Вы себе просто не представляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться и надеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моих неприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать… Клеменси все поняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего не говорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собирался оставить отцу письмо с признанием… и мольбами о прощении. Отец всегда был так добр ко мне — вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смог поделать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудь вдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращивать что-нибудь: кофе… фрукты… Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно, Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, просто прекрасная!
— Понятно, — голос моего отца был холоден. — И почему же вы передумали?
— Передумал?
— Да. Почему в конце концов вы решили пойти к отцу и просить его о денежной помощи?
Роджер непонимающе уставился на него:
— Но я этого не делал!
— Неужели, мистер Леонидис?
— Вы все совершенно неправильно поняли! Это не я пошел к отцу, а он послал за мной. Он все каким-то образом прознал в Сити — наверное, до него дошел какой-то слух… Отец всегда все знал. Он задал мне вопрос в лоб. Конечно, я сразу же признался во всем…
И все рассказал ему. Я сказал, что мучаюсь не столь из-за потерянных денег, сколько из-за потерянного в его глазах доверия.
Роджер судорожно сглотнул.
— Милый папа! Вы не представляете, как он был добр ко мне! Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал, что не хочу просить помощи у него… Что хочу уехать, как и задумал… Но он даже слышать об этом не желал. И настоял на денежной помощи моей фирме.
— Вы хотите заставить нас поверить, что ваш отец намеревался оказать вам финансовую помощь? — резко спросил Тавернер.
— Конечно. Он дал письменные инструкции своим торговым агентам.
Кажется, Роджер заметил недоверие на лицах двух сидящих перед ним мужчин, потому что вдруг вспыхнул:
— Послушайте, это письмо до сих пор находится у меня. Я должен был отослать его, но потом, в этом смятении… и горе… Я забыл. Оно лежит у меня в кармане.
Роджер вытащил бумажник, порылся в нем и наконец извлек оттуда искомое. Это был мятый конверт с почтовой маркой, адресованный, как я успел заметить, мистерам Греторексу и Ханбери.
— Прочитайте сами, если не верите мне.
Мой отец вскрыл конверт. Тавернер встал у него за плечом. Позже я узнал, что в письме давались указания мистерам Греторексу и Ханбери продать некоторое имущество старого мистера Леонидиса и на следующий день прислать к последнему представителя их фирмы для получения инструкций, касающихся помощи фирме по поставкам товаров.
— Мы выдадим вам расписку в получении этого документа, мистер Леонидис, — сказал Тавернер.
Роджер взял расписку, поднялся и сказал:
— Это все? Теперь вы видите, как было дело?
— Мистер Леонидис дал вам это письмо, и затем вы ушли. Что вы делали дальше? — спросил Тавернер.
— Я бросился к себе. Моя жена только что вернулась с работы. Я рассказал ей о решении отца. О, как он был добр ко мне!.. Я… честное слово… я едва соображал, что делаю…
— И как скоро после этого у вашего отца случился приступ?
— Сейчас, дайте подумать… Где-то через полчаса или час. Прибежала Бренда, страшно испуганная. Сказала, что отцу стало плохо… Я… Я бросился с ней к старику. Но все это я уже рассказывал вам.
— Во время вашего предыдущего визита на половину отца вы не заходили в смежную с комнатой отца ванную?
— Вроде, нет. Нет… Точно, нет. А почему, собственно, вам пришло в голову, что я…
Отец улыбнулся, встал и протянул Роджеру руку.
— Спасибо, мистер Леонидис. Вы очень помогли нам. Но вы должны были рассказать нам все это раньше.
Дверь за Роджером закрылась. Я поднялся, подошел к столу отца и заглянул в лежащее на нем письмо.
— Это может быть и фальшивка, — с надеждой произнес Тавернер.
— Может быть, — согласился отец. — Но я так не думаю. Похоже, мы должны смириться с ситуацией. Старый Леонидис действительно собирался вызволять сына из беды. И живой Аристид помог бы фирме по поставкам быстрей и эффективней, чем это сделает сам Роджер после смерти отца — особенно сейчас, когда обнаружилась пропажа завещания и точная сумма унаследованных Роджером денег неизвестна. Последнее означает задержку дел и дополнительные трудности. А банкротство вот-вот произойдет. Нет, Тавернер, у Роджера Леонидиса и его жены не было причин желать смерти старика… Напротив…
Отец резко смолк, потом повторил задумчиво, как если бы размышляя над неожиданно пришедшей ему в голову мыслью:
— Напротив…
— О чем вы подумали, сэр? — поинтересовался Тавернер.
— Если бы Аристид Леонидис прожил еще хотя бы двадцать четыре часа, дела Роджера были бы в полном порядке. Но старик умер внезапно, в течение следующего часа.
— Хм. Вы думаете, кто-нибудь в доме желал разорения Роджера? — спросил Тавернер. — Имел в этом какой-то денежный интерес? Маловероятно.
— Каковы условия завещания? — спросил отец. — Кому же все-таки достаются деньги старого Леонидиса?
Тавернер раздраженно запыхтел.
— Вы же знаете этих юристов. От них никогда не добьешься прямого ответа. Согласно предыдущему завещанию, составленному после женитьбы на Бренде, последней остаются те же сто тысяч; пятьдесят тысяч — мисс де Хэвилэнд, а остальное делится пополам между Филипом и Роджером. Раз последнее завещание не подписано, вероятно, в силу вступит старое. Но все это не так просто. Во-первых, самим фактом составления нового завещания старое аннулировано. Кроме того, существуют свидетели, видевшие, как мистер Леонидис новое завещание подписывал. Представляете, какой шум поднимется, если завещание не найдется? Тогда, вероятно, его вдове достанется все или, по крайней мере, большая часть состояния.