— Вы были знакомы со своей золовкой?
— Нет, и ее я ни разу не видела. Ее муж погиб при трагических обстоятельствах вскоре после женитьбы. Сама Дженнифер умерла год назад. Пилар осталась сиротой. Вот почему мистер Ли пригласил ее поселиться у него в Англии.
— А как другие члены семьи восприняли ее приезд?
— По-моему, она всем понравилась, — спокойно ответила Хильда. — Приятно, что в этом доме появилась такая юная жизнерадостная девушка.
— А ей понравилось здесь?
— Не знаю, — задумчиво ответила Хильда. — Девушке, родившейся на юге, в Испании, дом должен был показаться холодным и неприветливым.
— Ну в Испании сейчас тоже не очень-то уютно, — возразил Джонсон. — А теперь, миссис Ли, нам хотелось бы услышать от вас рассказ о разговоре, который шел в комнате у вашего свекра во второй половине дня.
— Извините, я несколько отклонился от темы, — пробормотал Пуаро.
— После того как мой свекор закончил разговор по телефону, — сказала Хильда Ли, — он, взглянув на нас, засмеялся и сказал, что мы выглядим очень мрачно. Затем он добавил, что устал и должен рано лечь спать. Никто не должен беспокоить его сегодня вечером. Объяснил, что хочет быть в хорошей форме на Рождество.
— Затем, — брови ее нахмурились от напряжения, — по-моему, он сказал, что только в кругу большой семьи можно по достоинству оценить празднование Рождества, и перешел к разговору о деньгах. Заявил, что содержание дома в будущем станет дороже. Предупредил Джорджа и Магдалину, что им придется быть более экономными. Велел ей самой шить себе наряды. По-моему, это несколько старомодное мышление. Не сомневаюсь, что она обиделась. Сказал, что его собственная жена очень ловко управлялась с иголкой.
— И больше он о ней ничего не говорил? — мягко спросил Пуаро.
Хильда вспыхнула.
— Упомянул о том, что она была неумной. Мой муж очень любил свою мать, и эти слова очень расстроили его. А потом мистер Ли вдруг принялся кричать на нас всех, распаляясь все больше и больше. Я, конечно, могу его понять…
— В чем именно? — перебил ее Пуаро.
Она спокойно посмотрела на него.
— Он был огорчен тем, — сказала она, — что в семье нет внуков-мальчиков, что некому продолжать род Ли. Чувствовалось, что эта мысль уже давно терзает его. Он уже не мог сдерживаться и сорвал свою злость и досаду на сыновьях, говоря, что среди них нет настоящих мужчин, или что-то вроде этого. Мне было его жаль, потому что я поняла, как он этим уязвлен.
— А затем?
— А затем, — медленно повторила Хильда, — мы все вышли.
— И больше вы его не видели?
Она кивнула.
— Где вы были, когда произошло убийство?
— Я была вместе с мужем в музыкальной комнате. Он играл на рояле.
— А потом?
— Мы услышали над головой грохот падающей мебели, звон посуды — одним словом, шум какой-то борьбы. И потом этот ужасный крик, когда ему перерезали горло…
— Это был такой ужасный крик? — спросил Пуаро. И, помолчав, добавил: — «…будто душа молит о пощаде»?
— Еще страшнее, — ответила Хильда Ли.
— Что вы имеете в виду, мадам?
— Кричал кто-то, у кого нет души… Крик был нечеловеческий… Какой-то звериный вопль…
— Значит, именно так кричал мистер Ли, мадам?
Она в отчаянии вскинула руку и, опустив глаза, уставилась в пол.
14
Пилар вошла в комнату настороженно, словно животное, почуявшее западню. Глаза ее быстро оглядели присутствующих. Она не столько боялась, сколько подозревала недоброе.
Полковник Джонсон встал и подал ей стул.
— Вы понимаете по-английски, мисс Эстравадос? — спросил он.
Пилар широко раскрыла глаза.
— Конечно, — ответила она. — Ведь моя мать была англичанка. Я и себя считаю англичанкой.
Слабая улыбка заиграла на губах полковника Джонсона, когда он увидел иссиня-черный блеск ее волос, горящие гордостью темные глаза и резко очерченные алые губы. Нет, Пилар Эстравадос никак нельзя было назвать англичанкой!
— Мистер Ли был вашим дедом. Он пригласил вас приехать к нему из Испании. И вы прибыли несколько дней назад. Все верно? — спросил он.
— Верно, — кивнула Пилар. — Я пережила кучу приключений, пока выбралась из Испании. Нас бомбили, погиб мой шофер. Там, где у него была голова, все было в крови. А я не умею водить машину, поэтому мне пришлось очень долго идти пешком. А я никогда не хожу пешком. У меня были стерты все ноги…
— Тем не менее вам удалось, добраться сюда, — улыбнулся полковник Джонсон. — Ваша матушка часто рассказывала вам о дедушке?
— О да, — весело кивнула Пилар. — Она называла его старым дьяволом.
Эркюль Пуаро улыбнулся.
— А каким он показался вам, мадемуазель, когда вы очутились здесь? — спросил он.
— Очень, очень старым, — ответила Пилар. — Он не вставал с кресла. Но мне все равно он понравился. Наверное, в молодости он был очень красивым. Вроде вас, — добавила Пилар, повернувшись к Сагдену. Она с наивным удовольствием смотрела на инспектора, а тот даже покраснел, услышав этот комплимент.
Полковник Джонсон подавил смешок. Это был один из тех редких случаев, когда флегматичный инспектор смутился.
— Но, конечно, — с сожалением продолжала Пилар, — он не был таким высоким, как вы.
Эркюль Пуаро вздохнул.
— Вам нравятся высокие мужчины, сеньорита? — спросил он.
— О да, — воодушевилась Пилар. — Мне правятся высокие, рослые мужчины, широкоплечие и сильные.
— Приехав сюда, вы часто видели вашего деда? — поинтересовался полковник Джонсон.
— О да, — ответила Пилар. — Я много времени проводила у него. Он рассказывал мне о своей жизни, о том, каким он был грешником, чем занимался в Южной Африке.
— А говорил ли он вам, что у себя в спальне храпит в сейфе алмазы?
— Да, он мне их показывал. Но они не были похожи на алмазы. Скорее на простые камешки, причем очень некрасивые.
— Значит, он вам их показывал? — переспросил инспектор Сагден.
— Да.
— Но ни одного не дал?
— Нет, — покачала головой Пилар. — Я надеялась, что, может быть, в один прекрасный день, если я буду ласкова с ним и буду часто заходить к нему… Потому что старые джентльмены любят молоденьких девушек.
— Вам известно, что алмазы похищены? — спросил полковник Джонсон.
— Похищены? — Глаза Пилар расширились.
— Да. Как вы думаете, кто мог их взять?
— Хорбери, конечно, — не задумываясь ответила Пилар.
— Хорбери? Вы имеете в виду камердинера?
— Да.
— Почему вы так думаете?
— Потому что у него на физиономии написано, что он вор. Глаза у него бегают, ходит он бесшумно, подслушивает у дверей и похож на кота. А все коты — воры.
— Гм, — не согласился полковник Джонсон. — Ладно, пусть будет так. Теперь вот что. Насколько я понимаю, все члены семьи во второй половине дня собрались в комнате вашего деда и там были произнесены весьма суровые слова в их адрес.
Пилар кивнула и улыбнулась.
— Да, — подтвердила она. — Было ужасно интересно. Дед так их разозлил!
— И вам это понравилось?
— Да, я люблю смотреть, когда люди сердятся. Очень люблю. Но здесь, в Англии, они не умеют так сердиться, как у нас, в Испании. В Испании люди вытаскивают ножи, кричат, ругаются. В Англии же они не делают ничего подобного, только краснеют и стискивают зубы.
— Вы помните, что там говорилось?
— Не уверена, — с сомнением ответила Пилар. — . Дед сказал, что от них всех нет никакого толку… что у них нет детей. Сказал, что я лучше их всех. Я ему очень понравилась.
— А про завещание или деньги он упомянул?
— Про завещание, по-моему, нет. Не помню.
— И что было дальше?
— Все ушли, кроме Хильды, такой толстой, жены Дэвида, она осталась в комнате.
— Вот как?
— Да. Дэвид выглядел очень смешным. Он весь дрожал и был белым как мел. Казалось, ему вот-вот станет плохо.