- А где Савич?
- Уехал в "Гидрометеоиздат".
- Ах, он уехал... - еле сдержался, чтобы не сказать лишнего, Саша. - Он уехал, мой дорогой начальничек!
Чтобы разобраться, нужно время, стало быть, день уже потерян, за статью нечего и браться. А какой чудесный весенний день! Таких дней за весну бывает три-четыре, а то и меньше. Неожиданно, прямо зимой начинает наяривать солнце, растапливает все, что осталось, и заставляет расстаться с инерцией холодов. "Малооблачная погода, ветер юго-западный, слабый, температура ночью - ноль-минус три, днем - пятнадцать-двадцать градусов тепла". Двадцать градусов! Это ни с того ни с сего! За что же?
Саша прекрасно помнил, как такая погода тяжело переносилась в юности. В школе непременно в погодную благодать назначали контрольную или зачет, в институте - вечная, неуемная весенняя сессия. Голова тогда немела, окна в библиотеке казались махровыми от пыли. А сейчас? Разбирайся вот в этим письмом...
Олвы повели Выря вниз, к болоту. Среди него, на насыпи, к которой вел мосток из коротких светлых бревен, виднелся невысокий частокол, темный, крытый дранкой сруб и четыре столба-идолища по углам. Один за другим, стуча посохами по звонким бревнам, прошли олвы по мосткам и за ними Вырь. В сруб вела низкая дверь-лаз. Олвы пригнулись и влезли внутрь. Вырь помедлил было, но испуганно оглянулся на идолище и тоже полез. Внутри было почти совсем темно, лишь посредине, в неглубокой яме ровно краснели угли. Все сели на медвежьи шкуры, разбросанные вкруг ямы. Самый старый олов бросил на угли душистую ветку семилистника и невнятно запел. Неожиданно прервав пение, он обратился к Вырю:
- Ты - человек этот, то есть Вырь. Мать твоя рождена в этих местах, и ее мать, и мать ее матери тоже. Ты открылся нам, как Яров жагал. Наш Яро греет землю, жжет травы и листы, а жагал жжет Яро. И, как горит в жаркое лето трава от ярости Яро, как остается после черная опалина, так останутся и на лике Яро черные следы. И причина им - ты! Сорок раз сменит сын отца, и вернется к миру вопль твой, и злоба, и радость.
Вырь смотрел в костер. Поднимая глаза, он не мог разглядеть лиц олвов, и слова их шли к нему прямо из темноты, и падали в него, как в глухую яму, и он не смел ни удивиться, ни спросить.
- Ты ходи, живи. Ты - муж. Но помни: и вопль твой, и злоба, и радость все жжет Яро, и все воздается земле после. Вернется дождями и сушью, грозами и градом, тучными травами и сытной пищей, благополучием и бедами, животом и смертию, спокойствием и бранью. Ты ходи, живи, но держи себя. В радости, в беспамятстве живота вспомни о боли, верни себе боль, в битве сдержи гнев, в горе - будь прям. Ходи, живи, но постой, оглянись - оставь в себе свет, какой увидишь. Ходи, живи, но не ходи назад, не вторь тем, кто вокруг. Хоть малый шаг - да твой. Только так оставишь не брань, но мир.
Потом заговорил другой олов добрее и тише:
- Не бойся, Вырь. Мы нашли тебя, и мы тебя поведем. Как вели наши предки иных. Помни: страх твой жжет Яро. Страх твой вернется дождем.
Вырь не сразу внял олвам, лишь запомнил слова, что велели ему повторять. Олвы прикрыли яму с костром медвежьей шкурой.
Когда глаза Выря привыкли к темноте, никого уже вокруг не было, только светился лаз.
Вырь вернулся на высокий бережок и подивился, как сами по себе непрерывно и громко стучали его зубы. Он нащупал негнущейся ладонью рубаху, надел и обхватил себя руками не для того только, чтобы унять дрожь, но и чтобы почуять, что стоит тут он сам и такой же, как прежде.
За рекой, в гулком бору, визжали и ухали отрочи, а здесь только головешки дымились. Разом Вырь понял, что туда, в гулкий бор, ему нет пути. Не слетишь птицей по крутому бережку, не встанешь утром калачиком, не потянешься к девичьей ладони. Словно кол от головы до ног в Выря вогнали. Сорвешься, уйдешь в радостное, как гибкая ветка белого дерева беспамятство - распрямит Выря кол.
Лютая обида охватила Выря. Отчего не быть ему с миром? Отчего он жагал? Схватил Вырь кесль, хотел переломить о колено, но не стал. Пошептал слова, положил на кесль пальцы, да пошел к тыну, напевая старый, надоевший всем сказ.
Саша с тяжелым сердцем начал читать письмо:
"Ошаловская экспедиция Института археологии за последние несколько лет открыла 11 многослойных поселений в Ошалове-2, датируемых V-X вв.н.э. Здесь вскрыта площадь около 600 кв.м. Чрезвычайный интерес представляет ритуальный комплекс, открытый в этом году. Он состоит из нескольких компонентов, относящихся к культу Яро. По предложению к.и.н. Л.П.Афиногенова центром ритуальных поклонений являлся не сам бог Яро, отождествляемый с Солнцем, а некое реальное живое существо (возможно, в некоторые периоды и человек), по условиям жизни которого, а также по характеру поведения, служители культа Яро предсказывали изменения погоды и, по всей видимости, через которого пытались влиять на погодные условия. Теория Л.П.Афиногенова считается весьма спорной.
Одна из основных частей ритуального комплекса - большое кострище овальной формы. В нем найдены обломки глиняной посуды.
Л.П.Афиногенов утверждает, что существует прямая связь между изучаемым нами ритуальным памятником и так называемыми "Списками Ибн-Фарруха", найденными в конце прошлого века в Багдаде. Списки IV века, но предполагается, что первоисточник более раннего происхождения. По версии Афиногенова, Хамид Ибн-Фаррух во время своих путешествий столкнулся со служителями Яро и сделал довольно подробное описание "культа стихий". В "Списках" содержится так называемый "погодный реестр" - описание погодных условий за довольно длительный период времени (около 30 лет), тщательно записанный автором со слов служителей культа.
Существо, по поведению которого предсказывали погоду, именовалось жагалом. Погодные условия идентифицировались (по Афиногенову) так: ровное, спокойное настроение жагала - безоблачно, тепло; смущение, страх - дожди; особая радость, удовлетворенность - жара, засуха; неистовство, злоба "топор" (?). Понятие "топора" и еще ряд пророчеств Афиногеновым не расшифровано. Часто сомнителен перевод текста, возможны ошибки при переписке.
Мы просим сотрудников вашего института, владельца уникального архива погоды, дать сведения о том, когда в период функционирования Ошаловского капища наблюдались такие погодные условия: дождливая весна, такое же дождливое лето, морозная ветреная осень и, что характерно, столь же дождливая зима. Затем - ранняя теплая весна и жаркое плодородное лето.
Дальнейшие исследования в Ошалове-2 и точная датировка "Списков Ибн-Фарруха" помогут полнее раскрыть значение культа Яро и его влияние на культуру племен, населявших эти места".
"Диссертации, поди, пишут, - подумал Саша, - выложь-подай им мокрый год в Х веке". Потом заказал в Информационном центре секцию со "Списками Ибн-Фарруха." и совсем забыл о своем заказе.
Домой Саша возвращался автобусом. Сказал себе, что для разнообразия, но в душе все равно сознавал, что боится опять встретить в электричке Олю Рыжову. Погода начала портиться уже в обед. Набежали тучки - сначала как-то несмело, но затем закрыли небо полностью.
Впереди автобуса под ярко-лиловой тучей стало совсем темно. По белому, сухому пока асфальту, автобус вбежал под тучу, подставился беззащитно-чистым ветровым стеклом - и посыпало! На уже дышащую теплом землю, на молодые побеги вокруг шоссе лоскутами-хлопьями долетел злой снег, очень яркий на фоне тучи.
"Эх, не справился сегодня Институт прогнозов, оплошал. Воздушный фронт прозевали", - подумал Саша и погладил сквозь стекло большую блестящую каплю. Утреннее настроение, как и погода, безнадежно испортилось. Этот сморщенный нос, затем письмо. Впрочем, письмо... А что? Ошалово-2, между прочим, расположено в десяти километрах от его родной деревни. У него и тетка по матери из Ошалова. Тогда, предположим, почему и не он? Вот с утра погода была отличная - и настроение отличное, сейчас и настроение испортилось, и погода. Тогда пусть в будни льет, а в выходные - ни-ни! И, главное, чтобы не лило во время отпуска. Итак, загадаем, чтобы в июле была отличная погода. Во второе воскресенье. И не просто загадаем, а повелим!