Общественные отношения
Брат главного врача психиатрической больницы в Костюженах под Кишиневом был председателем небольшого совхоза. Часто пациентов больницы отправляли туда работать скотниками, разнорабочими — разумеется, бесплатно. Также они работали пастухами, пасли поочередно коров, овец. Когда меня повели на работу, я обратил внимание на архитектуру коровника; это было симпатичное здание из красного кирпича, чуть ли не в стиле модерн. Как я потом узнал, это небольшое здание из красного кирпича и было в начале двадцатого века психиатрической больницей, которую русский помещик построил специально для двух своих детишек, братика и сестрички: Кости и Жени. Они сошли с ума, когда были совсем маленькими детьми. Им казалось, что их едят. Кто их ест — они не могли или не хотели говорить. Здание чем-то напоминало замок. Раньше, до революции, он целиком принадлежал только двум этим детям: Косте и Жене. Сегодня колхозники держат в этом здании скотину. Говорят, что стены до сих пор хранят признаки и тайну безумия Кости и Жени. Когда с ними это случилось, Дракула уже не жил. Но для этих детей он жил. Они страдали галлюцинациями, в которых их ели живьем, пили их кровь. Костя и Женя видели галлюцинации, заблуждались. Но Дракула продолжал существовать. Рядом — Румыния. У Кости и Жени были иллюзии, слуховые обманы, зрительные обманы, которых не было у Дракулы. Но они и словом не обмолвились, не выдали: кто именно их ест. Они оправдывали Дракулу, не хотели покидать этой сказки. Я тоже всегда готов оправдать Дракулу. Можно списать все эти факты на знаменитого колдуна, вампира графа Дракулу. Нам-то нравится так думать, так считать, что Дракула ел людей! Общественность, одним словом — она и есть Дракула. Общественность ела души этих маленьких детей. Сам же Дракула никого не ел, но это случилось во времена Дракулы, по соседству с тем местом, где обитал Дракула. Общественность рвала в клочья души этих маленьких детей зубами Дракулы. Отец спрятал детей от общественности, построил им этот сказочный терем: детский сумасшедший дом. После смерти отца дети перешли на положение рабов, они не могли отстоять свой сумасшедший дом, не могли сказать: это наш дом. К ним стали подселять других больных детей, взрослых. Дети росли, как отверженные среди отверженных. Пациенты больницы приходили, уходили, но Костя и Женя не покидали больницы никогда. Они в ней состарились и в ней умерли глубокими стариками в один день.
Люди никогда не понимали, за что их, людей, ненавидят, в чем они не правы. Как это мило: никому ничего не понятно. Их же много — и этим все сказано. Подписи научились ставить, голосуют. Живут вполне нормальной жизнью, почти как на Западе. Им плевать на Дракулу, им плевать на Костю и Женю — что скрывает эта история. Деревня еще при их жизни была названа их именами: Костюженами. Медики и пациенты больницы, местные крестьяне, затем колхозники являлись гостями в их доме. Это был их терем, это была их земля. В Кишиневе, когда хотели в шутку или не в шутку уязвить кого-то, говорили: «Смотри, отправишься в гости к Костику и Женечке, поспишь с ними в одной постельке…» Так или в таком духе говорили все. Они — это все. Они знают о себе, что они хороши. Мы хороши, нам хорошо, нас много. Нас много — поэтому мы хороши. Нас много — поэтому мы правы. В чем мы не правы — мы хотим знать?! — спрашивают они. Хотят знать. Не могут понять, за что их так ненавидят. За что их так ненавидел Гитлер, Бетховен, Андерсен, Чехов, Иисус Христос. И не поймут никогда. Они думают, что их все любили: что их Иисус Христос любил, Андерсен любил, Гитлер любил. Как же нас не любить! Медведев нас любит. Медведев? Медведев — где-то я слышал эту фамилию. Не буду никого спрашивать. Не то они станут искать ответ на этот вопрос. Но так никогда не поймут, чем же они не хороши. Ненависть к ним не доставляет мне огорчений. Никаких эмоций: я их тихо ненавижу. И поплевываю на свои чувства. Незачем развлекаться своей ненавистью: ненавидеть общественность и получать от этого удовольствие. По их мнению, Костя и Женя заблуждались, не слушались, видели и слышали нехорошие галлюцинации, провели всю жизнь до самой смерти в сумасшедшем доме. Это было во времена Дракулы. К тому, что я сказал, мне больше нечего добавить. Хотя хочется иногда встать на сторону общественности. Меня не оставляет мысль, что в чем-то эти дети были не правы. Во времена Дракулы в тех местах появились такие галлюцинации. Дети стали предаваться этим галлюцинациям, стали дружить с этим Дракулой, как мой врач-психиатр стал дружить с водкой. Возникла такая потребность: узнать, в чем же эти дети были не правы. Что же такое видели и слышали эти дети? Ответом на этот вопрос может стать ответ на другой вопрос: в чем же мы нехороши? Мы никогда не сможем дать ответа. По причине того, что мы не можем дать ответа — чем же мы нехороши — мы исчезнем с позором.