Не раздумывая, Борис залез в кабину, Батя захлопнул кунг и тоже сел в кабину. Покрутившись по узкой просеке, машина развернулась и, качаясь, поползла за косогор.
— Ну, что брат-финансист, кочегарь, — сказал капитан, обращаясь к Олегу.
Тот подкинул охапку сучьев в костер и спросил:
— А что ты Андрея сразу не высадил?
— Чтобы Боря один не возвращался. Помнишь, как мы вчера сели? Вот. Вдвоем в машине веселее… и безопаснее в принципе.
— Понятно.
«Всё! — решил Ермолай. — Стоп. Дальше идти, смысла нет — темно. Даже если встанут — нихрена не увижу — смажу. Возвращаться? Устал. Мужики ждать будут. Переживать». Ерема снова присел на поваленное дерево и закурил. Даже в полумраке, желтый дым дешевых сигарет отличался от снега. Но крепкий табачок, казалось, согревал. Остановившись, Ермолай почувствовал, как он, действительно, сильно устал. Руки тряслись. Слабость. «Снег. Снег — это хорошо — хоть что-то видно. Летом ночью в лесу — хоть глаз выколи, а зимой на фоне белого снега, ничего — терпимо, хоть что-то видно». Ерёма огляделся. «Следы его, наверное, завалило. По крайней мере, в самом начале — точно завалило. В темноте, по ночи можно и не разглядеть — заблудишься. Придется, видимо, ночевать. А мужики в машине не замерзнут. Попереживают — это да. Но завтра всё поймут — лучше остаться здесь, наверное, чем блуждать и тратить силы. Устал. Обратно столько же — не выдержу. Н-да! Остаюсь!» Принято решение, сразу стало ясно, что дальше делать. «Так. Нужно разбить бивак. Нужно подходящее место». Сняв карабин, через прицел Ерёма ещё раз оглядел всё вокруг. В прицеле просветленная оптика, и хрен его знает как, но через оптику в сумрак видно лучше, чем простым взглядом. Побродив, не отходя далеко от следа, Ерёма нашел подходящее место: Упавшее дерево, вывороченный корень, как шалаш или как блиндаж — три «стены» и какой-никакой «потолок» из сплетенных корней. Повезло: «Нормально, Федор! Отлично, Константин!» Первым делом — нарубить пихты на «постель», а потом — дрова. Скинув рюкзак, достав нож (жаль, топор не взял), Ермолай пошел к ближним сосенкам рубить ветки. Ветки хлипкие, не густые — плохо, что нет рядом ели или пихты. Но, что делать? — что уж есть. Провозившись с лапником, Ерёма ещё больше устал, но нарубил, как ему казалось, достаточно. Теперь дрова. Благо, этого добра здесь много. Сухостой кругом. Старая заповедь — тащи дров столько, сколько не сожжешь за неделю — тогда будешь чувствовать себя спокойно. Самое хреновое ночью зимой в тайге — это экономить дрова. И Ерёма натаскал много дров. Очень много. Даже если ударит мороз — он будет жечь не жалея и сдюжит. А мороз может вдарить, и, боясь этого, Ерёма таскал и таскал сухостой. Эх, пару бы бревен, чтобы соорудить «нодью», но топора нет — жаль! И все-таки ему повезло: старая сосна, падая, переломилась на три части — две из них можно было дотащить, третья — корнями впилась в землю и не поддавалась. «Нормально! — решил Ерёма. — Всё же есть Бог на свете!» И он перекрестился, достал из-под свитера потертый алюминиевый крестик на капроновой ниточке и поцеловал его. «Сдюжу!»
Обустроив бивак, Ерёма, уже в полной темноте сложил пока маленький костер под одним из бревен и чиркнул спичкой. Чирк… и отпрыгнула тьма! И стало спокойнее, — веселей, что ли? Затрещал огонек, полез вверх по тонким прутикам, всё больше и больше разгораясь. Ерема добавил хворостин — и вот, уже костер настоящий. Ещё хворостин — совсем хорошо. И тепло. Лицо чувствует жар. Из носа потекло — отогрелся. Ерёма высморкался, присел на рюкзак и тяжело выдохнул — ну, вроде всё. Сделал всё, что мог. Теперь бы дождаться утра.
Лес скрылся за приделами света. Там осталась ночь. А здесь, у костра, только Ерёма, его «блиндаж», да ствол соседней сосны, чьи корявые ветки в отблесках огня трясутся над головой, как руки старух-шаманок на празднике ведьм — противно и неприятно! Вверх лучше и не смотреть. Где котелок. Сейчас сварганим чай, и всё будет «Олу-ридэ!»
Пока машина с уставшими охотниками возвращалась обратно в деревню, Витя всё ныл и ныл, донимая Валентина. Последний загон был тоже пустой. Да и не загон это, в общем-то, был — никто не верил, что ещё раз поднимут зверя, и шли абы как, лишь бы время не терять, и чтобы капитан не орал. К тому же Витя опять простоял на крайнем номере, а Валя, пока шел среди загонщиков несколько раз глотнул из своей потаенной фляжки и к номерам пришел уже порядком оглоушенный. Это ещё больше разозлило Витю, который тоже сейчас бы взял и напился! Поэтому он и ныл. Валя, пока не кончилась фляжка, молчал. А когда молчать устал, он серьезно сказал Виктору: