По довольному лицу Грачёва, который последним поднялся на крышу гаража, женщина прочитала мужскую похоть, и ей стало нестерпимо больно от испытанного унижения. Краснеть больше лицо, и так обильно залившееся румянцем на лестнице, уже не могло. Чтобы дать выход чрезмерным эмоциям и стыду, Петровна погрузилась с головой в работу. Егор, словно проснувшись и почувствовав вкус к жизни, услышал слова участкового, который хорошо знал повесившегося мужчину. Голуби, словно зеваки, притихли, наблюдая, как пришедшие люди фотографируют хозяина, а затем обрезают верёвку и кладут на пол голубятни.
– Может, их всех выпустить? – подал голос Степаныч. – А то чего доброго обгадят. Их у него двенадцать породистых… срачей было. А тут ещё, смотрю, залетный какой-то сизарь появился.
– Такие хорошие, – пожалела их Петровна. – На улице похолодало. Мне они не мешают. А вам, господин капитан?
«Сказала – словно вызов бросила. И смотрит как. Глаза блестят. Всё ещё возбуждена. Мне не птицы, мне твои ягодицы в чёрном кружевном белье мешают сосредоточиться на работе. Не было бы сейчас этой старой носатой обезьяны, я бы не задумываясь совершил бы “преступление”. Поставил бы тебя рачком и прям на глазах этих двенадцати белоснежных “присяжных заседателей”… Вон и “судья в серой мантии” промеж них затесался – полный судебный комплект».
— Я всяких голубей люблю. Мне даже этот помойный сизарёк не мешает, – указал Егор на больного голубя, внимательно наблюдавшего за полицейскими.
«Нет, ты не голубей любишь, господин капитан. Ты голубиц любишь. Это я в твоих глазах бесстыжих прочла. Понятное дело… Два года без жены. Одичал. А я бы смогла тебя приголубить. Приручила бы тебя да и дочку твою бы воспитала вместо её мамы пропавшей… Пока ты окончательно с ума не сошёл».
Осмотр мёртвого тела в голубятне продолжался. Петровна замерила температуру тела… Егора всегда передергивало от этой процедуры, а уж тем более – проводимой молодой женщиной. Что-то в этом было отталкивающее. Вот и сейчас он моментально почувствовал отвращение. «Никакой романтики и лирики. Всё жёстко, по-рабочему цинично. Здесь она уже не женщина, а судмедэксперт Петровна. В резиновых медицинских перчатках, сжимающая анальный термометр в руке.
«Скольким трупам она уже перемерила температуру остывающего тела? Зачем это нормальной женщине? И будет ли нормальная женщина при этом сохранять полное спокойствие? При этом никакой гримасы брезгливости. Ноль эмоций. Обычная женщина при одном виде трупа в обморок падает. А эта… Словно её красота из холодного твёрдого камня… Светка же была как лучик солнца. Тёплая, живая. Боялась всего ползущего и летающего: пауков, комаров, жуков, кузнечиков. Да что там, от одного вида таракана дрожала, как слониха из сказки Чуковского. Мне её всегда хотелось спасать, оберегать, защищать. Что я и делал. Хотя характер у неё был ещё тот…»
Мысли Грачёва вошли в обычное рабочее русло, и он наконец-то вспомнил о своих служебных обязанностях. Первое, что бросилось в глаза оперативнику, это обилие ссадин и гематом на разбитом лице покойника. Было видно, что висельник был избит не так давно и телесные повреждения достаточно большой тяжести. Его мысли тут же подтвердила Петровна, заявив, что у трупа, судя по обильному кровоизлиянию на теле, наверняка сломаны ребра и, возможно, есть повреждения внутренних органов. На вопрос, что могло послужить причиной смерти, она предположила, что одними побоями такое не причинить.
– Очень похоже на то, что он был сбит машиной. – Словно ушат холодной воды пролился на голову Егора голос врача-эксперта. – Видно, что по времени нанесения побои на лице предшествовали травме на теле.
– А когда мог быть совершен на него наезд? – Услышав слова Петровны, оживился Степаныч, засунув в голубятню свой красный нос.
– Травма свежая, утренняя, – уточнила женщина, взглянув на побледневшего Грачёва. – Что с тобой, тебе плохо?
«Япона мать, неужто это я его утром сшиб? Так и есть. От моего дома до гаражей, если напрямки, через железную дорогу… совсем ничего. Мог доползти».
— Нормально всё. Просто воротит от запаха птичьего помёта, – ответил он на пристальный взгляд женщины.
– Как пить дать сбили, вон на пуговице у его куртки автомобильная краска осталась, – вставил своё слово носатый «Анискин».
«Какого цвета краска на пуговице?»
– Красного цвета автомобиль был, – словно подслушал Егоровы мысли Степаныч.
«Так. Давай разруливай быстрее, пока только ты знаешь, в чём дело», – сверкнула в голове Грачёва тревожная мысль.