— Мож, сразу отправимся искать шлюх, шо думаете? — нечестивый вопрос Нейта превратил чудесный английский язык в кровавое безобразие.
Водитель автобуса ответил с энтузиазмом:
— Иииии-йеха! — и снова потер промежность. — Особенно, эту блондиночкху с рукхами вместо ног и без зубов. Можете себе представить, шо за отсос она нам устроит?
— Я думаю, что первым делом отправлюсь на разведку, — объяснил я, — потому что, по неопытности, мое присутствие будет обременительно для вас. Мы скоро встретимся…
Водитель автобуса выглядел взволнованным.
— Ты имеешь в виду, шо у тебя нету интереса нафаршировать своим спермакхом какхую-нибудь местную курнешлюху?
Любой ответ был почти невозможен, однако мне удалось выдавить:
— Возможно, в скором времени, джентльмены.
— Пошли же, — поторопил Нейт водителя. — Давай найдём блондиночку! — и с этими словами они ушли, но не раньше, чем я смог расслышать, как он вполголоса прокомментировал: — Шо, черт возьми, не так с этим парнем?
— Черт его знает. Наверно, он педик.
Нейт зашагал прочь, посмеиваясь.
— Ага-ж! Держу пари, у ентого парня в жопе было больше треклятых хуёв, чем у меня было дерьма!
Действительно.
Их собственный декадентский смех сопровождал их, когда они пробирались сквозь толпу в поисках необычной женщины с рекламного плаката.
Я повернулся лицом к кипучей деятельности. Среди «зазывал», жонглеров, гномов, ходунов на ходулях и миниатюрных гимнасток, совершавших перед всеми колесо, большая часть толпы была сразу же скормлена широкой дорожке, которая образовывала расселину между главной артерией карнавала. Наблюдение было моей главной целью (плюс засахаренное яблоко), но толпа была так велика, что я чувствовал себя подавленным из-за неё, несмотря на мое желание быть здесь. С робостью я сделал один робкий шаг, когда…
— Сэр, сэр? — спросил сзади чей-то весёлый голос, а потом кто-то постучал пальцем меня по спине.
Я испуганно обернулся.
— Да?
Прямо позади меня стояла молодая блондинка с глубокими адриатическими голубыми глазами и лицом, чья красота сияла, как маяк в ночи. Она была невысокого роста, не более пяти футов[9], и только после того, как я увидел ее привлекательное лицо, я заметил, что она стоит на деревянных костылях.
Ее голос тёк, как мед для ушей.
— Первый раз на карнавале, сэр?
— Ну, э-э… нет, хотя, наверно, так может показаться… просто… я чувствую себя не в своей тарелке…
— Могу себе представить, — прощебетала она. — Здесь в основном только реднеки, а ты определенно не из них!
Нет, но рэднеки ПРИВЕЗЛИ меня сюда, — подумал я с внутренней улыбкой.
— Я был на нескольких карнавалах в далёком прошлом, однако весьма скудных по сравнению с этим. И однажды на Кони-Айленде я попробовал сахарную вату.
— О, она есть у нас…
— И засахаренные яблоки тоже, надеюсь?
— Конечно! — завизжала она, глядя на меня с высоты своего роста.
Я сразу же был очарован, настолько очарован, что мои обычные способности к дедуктивному мышлению не позволили мне сделать самое непосредственное случайное наблюдение. Ее улыбка скользнула слишком широко, обнажив полное отсутствие зубов. Она не могла быть никем иным, кроме той, что показывал плакат высокого мужчины: Блисс, Девушка с руками вместо ног.
Оправившись от запоздалой догадки, я сразу же спросил:
— Не могли бы вы, мисс, показать мне, где находится нужный продавец? Буду весьма признателен.
— Примерно в трех четвертях на полпути, — она указала на заполненный толпой человеческий коридор, — слева от вас. Я бы сама отвела вас туда, но, к сожалению, я высматриваю щипачей.
— Прошу прощения? — я растянул слова.
Она хихикнула, и это было очень трогательно (и даже, признаюсь, эротично).
— Поэтому я и окликнула вас, сэр. Ваш защип… Ну, знаете… бумажник? Никогда не носите его в заднем кармане брюк. Всегда держите его спереди.
Шоковый рефлекс отбросил мою руку назад, где бумажник уже почти наполовину свисал из кармана. «Щипачи» — должно быть, жаргонное название для воров-карманников. Как глупо с моей стороны! Я немедленно последовал ее совету.
— Я не могу выразить вам благодарность в полной мере, мисс. Чистота вашей честности должна быть примером для подражания.
Она снова хихикнула.
— Меня зовут Блисс, — объявила она то, что я втайне уже знал; с минимальными трудностями она протянула изящную белую руку, в то время как подушечка одного костыля оставалась согнутой в ее руке.