Тьма, казалось, опустилась на мою душу.
Казалось, мир меняется в весьма мрачную сторону. По сути, пустяковое дело, просто грубые каракули сумасшедшей руки, и всё же по причинам, с которыми я не мог не считаться, я почувствовал, будто предзнаменование проникло в самые мои психические волокна.
Прежде чем выйти из этой ужасной уборной, я нарисовал свою собственную граффити: «Ктулху Фхтагн». И всё же невежественный рисунок поверг меня в отчаяние. Вернувшись в холл, я попытался взять себя в руки, ослабив галстук и сняв пиджак. В этот момент мне сообщили, что трое мужчин отправились на близлежащее озеро со своими удочками, которые они забрали из багажного отделения автобуса; также, по-видимому, беременная британка решила присоединиться к ним, чтобы развеять скуку. Другие пассажиры уже отправились в сторону городка и его гостиницы.
— Джентльмены, — обратился я к Нейту и водителю автобуса, — если вы не против, я, пожалуй, воспользуюсь этими роскошными Вирджинскими окрестностями для прогулки по природе.
Нейт злобно ухмыльнулся моему замечанию и сказал:
— Инагда в озере плавают девки крикеры галышом, они могут…
Э-ээ… по крайней мере, мне показалось, что он сказал слово «Крикер», хотя он произнёс его скорее, как «Клитер», которое, как я предположил, значило что они деревенщины, ещё большие, чем Нейт.
— …если тебе свезёт, и ани тебя не заметят, то ты сможешь вдоволь паглазеть на них, — и он потёр руки о собственную промежность. — Ы-ыы, я не шучу, парень, многие из тех деревенских девок красавицы. У них огромные сиськи, каторые балтаются из староны в сторону, да, сэр!
— Ох, а как жеж киски? — спросил водитель со своим собственным акцентом.
— Чертовски верна, приятель. Их киски? Чёрт! Ну у них бальшие волосатые дырки, каторые так и манють, шоб в них как следует засадили, и их дырки текут, как чёртовы банки с мёдом, перевернутые вверх дном! И иногда можна увидеть, как они трахают друг друга руками, чест слово, — oн подмигнул мне. — Я люблю падсекать за ними, кагда хочецца выдавить из себя сливки.
Этот возмутительный избыток информации и грубости заставил меня вытаращиться, но, что ещё более прискорбно, Нейт продолжил, как в лихорадке вульгарности, всё ещё массируя свою промежность:
— Некаторые девки с холмов так памешаны на хуях, шо, када видят мужика, могут от радости обсрацца!
Я чуть не задохнулся.
Водитель автобуса пискнул:
— Обсраться могут, говоришь? Знаю я таких птичек, у нас на станции было пара таких пташек, им, как алкашам, нужно бухло, только вместо выпивки — пара крепких членов, засунутых в их дырки!
— О, чёрт, мужикх, да почти все девки такхие, — ответил Нейт. — Да, сэр, я чуствую, как мои шары от ентого разговора наполняются спермиком, и за каждую секунду, праведённую без бабскай дырки, мне становится чертовски абидно за енто. Три грёбанные дырки для слива кончи, во кто ани такие, и я чертовски люблю их за енто!
Водитель рассмеялся.
— Верно сказано!
— Но, умом енти девки обделённы! Те, шо живут глубже в горах, попытаюцца взять с тебя деньги за еблю, но если у тебя их нету, они всё равно трахнут и отсосут тебе. Член во рту или член в жопе, в любом случчае, они поимеють тебя…
Побледнев, я пробормотал:
— Я… ценю, что вы мне всё так разъяснили…
Я не мог больше выносить ни минуты кровавой бойни Нейта по английскому языку и головокружительных богохульных разъяснений, но затем, когда я поспешила наружу, Нейт рассмеялся вместе с водителем автобуса.
Боже! Какую мерзость я испытал! Сексуальное влечение человека никогда не перестанет меня удивлять. Хотя у меня и не было ни малейшего желания видеть, как «лесные деревенщины» удовлетворяют друг друга, мне всё же было нужно прогуляться, чтобы очистить голову от внезапного и необъяснимого чувства предчувствия вместе с недавней обратной волной психического мусора. И всё же грубость Нейта укрепляла мрачную истину, которую я только начал узнавать в Нью-Йорке: слишком многое в мире вращается вокруг низменных и болезненных плотских утех. Теперь, покинув приземистое ремонтное здание, я погрузился в пылающее солнце и зрелище широких полей на севере и густых лесов на юге. Через узкую асфальтовую ленту я заметил беременную англичанку, неуклюже ковыляющую по тропинке, на которой висела самодельная табличка с надписью: «ОЗЕРО» и нарисованной стрелкой. Вероятно, она собиралась присоединиться к рыбакам. Её живот был настолько раздут, что она упиралась в него, когда шла, переплетя пальцы под его значительным обхватом. Она остановилась, оглянулась на меня через плечо, затем продолжила идти и через мгновение исчезла в заросшей тропе.