Когда Наарифин падает на колени – когда Имперское знамя вновь поднимается над столицей – Боэтия говорит о плате.
Тит Мид смеётся, остро и счастливо: забирай, дэйдра.
Сиродил возвращён Империи – Доминион убирается прочь, а тех, кто не успел сбежать до прихода отрядов Легиона, не берут в плен. Империя платит за голову каждого Клинка десятком трупов.
Скавен взят, и войска Араннелии отступили через Алик‘р, преследуемые воинами пустыни – это достойная расплата за Марш Жажды.
Золотой Меч покоится в ножнах, спящий и пока ненужный. Слепящим золотом распят Наарифин на шпиле Башни, и это – тоже достойная плата.
Тридцать три дня, зло усмехается Тит Мид, помня условия сделки; тридцать три дня, и я постараюсь, чтобы ты запомнил их лучше пыток в Обливионе, ублюдок. За Восьмой легион. За Имперский город.
За Империю.
***
— Наарифин – цена победы в Великой Войне, — сухо говорит Император, собранно-уверенный, и шелест голосов Боэтии подтверждает его слова. – Но Великая Война – это только начало.
— Так и есть, смертный, — иронично усмехается тысячеголосая дэйдра. – Но каждая победа имеет свою цену. Тебе не понадобится больше мой меч, Император.
— Но понадобится твой голос.
Он подписал Конкордат, согласившись на беспощадно-унизительные условия, согласившись стать предателем и подлецом в глазах собственных людей. Империя была обескровлена, опустошена, разорена; они не могли продолжать войну сейчас.
Позже, знал Тит Мид, позже Империя встанет против Талмора вновь, и он – её Император – должен дать ей время. Должен дать ей силы.
Звание подлеца и предателя – не столь большая цена.
— Я могу спасти Империю, — продолжает Тит Мид, бездумно глядя мимо белокаменной статуи дэйдрической леди обмана и предательства. – Но я не могу защититься от каждого, кто захочет убить меня. Мне нужен твой голос, чтобы обратить на свою сторону тех, кто предаст меня, тех, кто предаст Империю.
Боэтия смеётся – властно и торжествующе одновременно; они оба знают, что будет ценой.
— Позже, — говорит Император, — я заплачу сполна.
Над Имперским городом знамя Дракона окрашено красным, и при свете заката кажется, что розовый оттенок белого камня – всего лишь лучи Магнуса-Солнца. Пусть в это верят.
Люди должны верить. Пожалуй, Талмор оказал бесценную услугу Империи, запретив поклонение Талосу: вера в вознёсшегося смертного-бога никогда прежде не была так сильна.
Тит Мид Второй знает, что будет наречён предателем: так Империя провозглашает его верность.
Он знает, что стоит по колено в крови: так Империя нарекает его достойным.
Он знает, что голос Боэтии однажды обернётся против него: так Империя одарит его бессмертием.
Ему не о чем молиться Акатошу и Талосу, ибо он уже получил все божественные дары, в которых нуждался. Поэтому, преклоняя колени перед алтарём Бога-Дракона, он говорит только: славься, моя Империя.
Славься вечно.
========== Переходами снов (ученик Мейлина Варена, Азура), Skyrim ==========
Комментарий к Переходами снов (ученик Мейлина Варена, Азура), Skyrim
Вполне допускаю (но не полностью уверена), что это АУ.
Написано на флэшмоб леди Мыши по ключу “Хогитум”. :)
Рекомендуется к прочтению перед прочтением драббла: http://vk.com/feed#/tes.lore?w=page-41697900_48652949
В пустоте, окружающей мир, ярко горели звёзды.
Всё так же ярко, как и тысячи лет назад.
Риссен Авири спешил, несмотря на усталость; восхождения по горным тропинкам не давались легко тем, кто проводит большую часть времени за письменным столом или в беседах с учеными. Его лошадь осталась в конюшнях Винтерхолда после долгой скачки по заснеженным предгорьям севера, и сам Риссен с удовольствием потратил бы несколько десятков монет на горячий ужин и ночлег в городском трактире, но ночь неумолимо подходила к концу. Темнота на горных склонах неторопливо рассеивалась, возвещая зарю двадцать первого дня третьего месяца года.
И поэтому Риссен упрямо шёл вперёд по петляющей тропе, ведущей на вершину горного хребта к югу от Винтерхолда; поэтому он нёс в своей дорожной сумке звезду, потемневшую от древней и осквернённой магии, но всё так же теплеющую в ладонях.
К Леди Рассвета и Заката следовало обращаться с первыми лучами зари, когда стихийная мантия Магнуса затмевает пустоту Обливиона золотистым отблеском еще не пришедшего дня, ещё не погасив иллюзией небесной синевы острый, словно лезвие, блеск путей в Этериус.
Когда рассветные звезды еще видны в тающей дымке ночи.
Винтерхолд казался блеклым и тихим по сравнению с Виндхельмом — в городе ярла Ульфрика было достаточно темных эльфов, и даже за время короткой остановки Риссен успел ощутить стелящийся праздничной дымкой по мостовым Хогитум. Празднество начиналось в полночь и длилось несколько часов до рассвета, где наконец достигало кульминации — пирующие зачитывали торжественную молитву и приносили дары Азуре. Когда-то дары были богатыми и щедрыми, но здесь и сейчас… Риссен знал, как живут чужеземцы в северных краях, по-прежнему раздираемых гражданской войной, и у большинства меров в Виндхельме едва хватало серебра на еду и взятки страже «за надежную защиту от недоброжелателей».
Празднующие Хогитум говорили — каждый приносит жертвы, которые ему по силам.
Что же.
Риссен Авири собирался пожертвовать больше, чем кто-либо за последнюю сотню Хогитумов.
Он верил: это ему по силам.
Обычно, он знал это из чужих рассказов, до которых был жаден, словно хаджит до лунного сахара, обычно у древнего святилища находится всего одна жрица, а сама исполинская статуя, укрытая устилающими горные вершины облаками, лишена присутствия незримой силы — чуждой, неправильной. Дэйдрической.
Сегодня всё было иначе.
Облака, призрачной серебряной дымкой разливающиеся в ледяном воздухе, неохотно отступали от света пламени — магические огни в тяжелых каменных чашах взвивались ввысь, озаряя площадку перед статуей. Риссен замер поодаль, у конца подъёма, вне круга огней; всмотрелся в людей, собравшихся у святилища, позволил негромким мелодиям песнопений влиться в сознание — слова на древнем языке принесли образы, полные ароматов цветов и теплых красок, согрели изнутри, растворили усталость.
Больше дюжины паломников стояли в светлом круге, перекликаясь голосами и магией; много, очень много для провинции, скованной холодом, войной и бдением Дозорных Стендарра. Страх гонит верующих прочь от дэйдрических святилищ, но сегодня был Хогитум, и в Хогитум у святилища Азуры приветствуют любого, пришедшего почтить её.
Жрецы и паломники, конечно же, заметили его, замершего в предрассветных густых тенях на широких ступенях подъёма к статуе, но никто никогда не поторопил бы его и не позвал ближе, в сверкающий круг пламени. Каждому требовалась своя доля уединения и своя доля общего празднества. Риссен не опустил взгляда, шагая ближе, вступая в пространство света и искр — и склонил голову лишь перед эльфийкой в темной робе.
Арания Иенит легко и изящно поклонилась ему в ответ.
— В сумерках рассвета и заката да осветят твой путь огни Хогитума, странник. Ты пришёл возложить дары или призвать Королеву Ночного Неба?
Риссен Авири посмотрел ей в глаза, и багровая тьма вспыхнула тревожными искрами — не то знамением, не то отражением вихря магического пламени за его спиной.
— Я пришёл сделать и то, и другое.
Она скользнула ближе к нему — опасно ближе, но теперь лишь он мог услышать её шёпот: