- Заключенный, - повторяю я.
Любому агенту Пенитус Окулатус это слово говорит слишком многое. Его даже произносят так, словно оно свято: мы и обязаны ему слишком многим, чтобы не считаться с его важностью.
Во взгляде Марона я читаю подтверждение своим мыслям, но всё же задаю вопрос, чтобы убедиться.
- Мистики считают, что придет Герой?
Я немного знаю о Целестиалах. Вкратце, это бессмертные сущности, хранящие баланс Нирна и сам Нирн. Хранители: Воин, Маг, Вор… и Герой. Целестиал Героя приходил уже достаточно раз, чтобы спасти Мундус от разрушения. Последний – во время Кризиса Обливиона.
И своим сосудом Герой всегда выбирает узника, пойманного и осужденного преступника. Своеобразное милосердие Целестиала? Нерушимое правило, установленное в незапамятные времена нелепой случайностью?..
Марон скупо морщится, сжимает губы.
- Они не уверены. Но это вероятно.
Дальнейших пояснений не требуется.
Впрочем, если Пожиратель миров – это ещё хуже, чем Кризис Обливиона, то кому, как не Целестиалу-хранителю, под силу остановить его во времена, когда у нас больше нет наследников Тайбера Септима и живых полубогов? Победу в Великой Войне Тит Мид купил у дэйдра – за цену, о которой страшно даже перешептываться с агентом-напарником: тех, кто слишком много говорит о запрещенных вещах, Марон убирает без колебаний. Но видно, видно, что с каждым годом всё ближе подбирается что-то к Императору, всё темнее тени в его глазах, всё острей морщины на лицах его личных агентов.
Мы сделаем всё, чтобы его защитить, но договоры с дэйдра ломать нелегко. Даже нам.
Нам очень нужен Драконорожденный.
Нам очень нужен Герой.
Поэтому я не колеблюсь больше ни секунды.
- В чем заключается мое задание?
Командир словно ждал этого вопроса, ждал, пока я приготовлюсь. И он тут же указывает острием иглы флажка на небольшой круг на карте, отмеченный уже маленькой фигуркой дракона: знаком Легиона. На восток от Вайтрана, на юг от Виндхельма, у поселения на Черноводной реке.
- Здесь Туллий со своими людьми устроит засаду Ульфрику. Чтобы убедить Буревестника, что этот путь безопасен, я отдал жизни нескольких хороших агентов… но успех операции гарантирован настолько, насколько это вообще возможно здесь и сейчас. От Черного Брода Туллий с пленными мятежниками двинется к Хелгену через Айварстед, где к нему присоединится конвой с приговоренными к смерти преступниками, после чего Ульфрик и остальные будут конвоированы в Хелген, где их казнят. Ты задавался вопросом, почему Хелген. Сможешь ответить сам?
Я задумываюсь. В голову лезут совершенно дикие, сложные ответы – может быть, место указано мистиками, может, есть какая-то связь с Целестиалами именно там, может, в имперской крепости хранится неведомый мне артефакт, который поможет выявить Драконорожденного и убить его, если понадобится (а ведь множество в Нирне есть артефактов, древних, как Башня Белого Золота, и еще древней, только спрятали их от любопытных глаз хранилища тайных служб – и не только имперских, к сожалению)…
Много ответов у меня. И все неверные. Я это чувствую тем особым чутьем, что меня удерживает живым в зыбких и изменчивых рядах Пенитус Окулатус.
Да ведь я сам был в Хелгене. Я там служить начинал, еще ауксиларием. Но ничего особенного в той крепости нет… или увидеть мне это не дали.
- Не знаю, - честно признаюсь я. Марон глядит на меня неодобрительно.
- Думай, агент. Тебе Драконорожденного вербовать.
Легко сказать – вербовать Драконорожденного! Целестиала! Но ведь кто-то же вербовал и Неревара Воплощенного, и Защитника Сиродила, и тех, кто до них еще был. И сражались они за нашу Империю, кто – сам о том не подозревая, кто – осознанно и по собственной воле. Много у них ограничений, у всемогущих Целестиалов, странно прихотливые это сущности.
Но если вдруг мне придётся его вербовать в Хелгене – что я буду делать? В военной крепости его держать, где он казнь мятежников (а ведь к мятежникам еще людей подбросят, чтобы разбавить компанию) увидит и запомнит навсегда?
Нет, не лучшее место для такого Хелген. Там только на страхе играть можно, на нервном напряжении, которое человека заставляет глупости делать. Но верных стражей из тех, кто за страхом пошел, не получается никогда – а уж рисковать, дразня Драконорожденного, я не стану. А то окажусь потом на плахе сам, как те, кто писал доклады об Ульфрике тридцать лет назад.
Да и дэйдра бы с ней с казнью, но что с Империей будет, если я ошибусь? Целестиал – это один золотой шанс на тысячу, на десятки тысяч. Это наше выживание, наша победа в войне, если суметь грамотно разыграть все козыри.
Но вот, допустим, со мной Драконорожденный. Если он – враг Империи, я его убью, и конец операции. А если он не противник Империи, но его совсем не тянет сложить голову во славу её? Если жестокость, с которой мы расправляемся с мятежниками, ему противна? Нет, надо уводить его из Хелгена прочь и аккуратно показывать то, что его привлечет, что оставит тепло и доверие к нам.
И вот тут я наконец догадываюсь.
- Ривервуд! – выпаливаю я в лицо Марону, и тут же поясняю, - Ривервуд рядом с Хелгеном стоит, и там моя семья ещё живёт. Я могу привести его туда, принять, как гостя, одновременно направляя его в нужную нам сто…
Марон поднимает ладонь, останавливая мой поток объяснений. Ему достаточно и того, что я понял, как мне действовать – а я понял, и чувствую себя так спокойно, словно целая когорта Легиона меня щитами заградила. Если теневые агенты Пенитус Окулатус проектировали твою операцию, то ты всё равно что эгидой Акатоша укрыт.
Ох и ругался же, верно, Туллий на командира – ему тащить своих легионеров с Черного Брода (где можно было бы сразу Ульфрика и казнить) к Айварстеду (уж там-то наверняка стоит его на эшафот послать), но нет, в Айварстеде ждать подкрепления и новых пленных, которых зачем-то вести в Хелген, не слишком известную и не слишком большую имперскую крепость. И рискованно, и тяжело, и непонятно.
Но у Марона привилегии выше. У Марона – указ с печатью Императора. Туллий ничего не знает об операции Пенитус Окулатус, только догадывается, что повсюду будут шнырять шпионы – и не только имперские, но это не его забота.
Должно быть, злит это старого генерала, как дэйдрота цепи.
- Тебе придется соревноваться в скорости и качестве и с талморскими агентами, и, возможно, с кем-то из Братьев Бури – хотя это совершенно не их стиль. Неудобная и долгая операция, но без ее гласности невозможна гласность казни Ульфрика. Поговори со старшим мистиком. Через три дня ты отправляешься в Айварстед. Не забывай, никто, даже Туллий, не знает, кто ты такой и на кого ты работаешь – и узнать этого никто не должен.
Я киваю. Много сил немилосердно пожирают прожорливые чужие личности, под которыми агенты ходят по Нирну, но это стоит того. Я мог бы расстаться с прошлым именем и с прошлой памятью, с прошлой семьей и прошлым самим собой – дал мне Пенитус Окулатус другие личины, а у меня-первого, меня-настоящего было слишком много неприятных якорей, которыми надо было осторожно заниматься, чтобы не вызвать подозрений. И одним из таких неприятных якорей был Ривервуд с дядей Алвором. Я был вынужден изредка навещать его, притворяться тем неопытным мальчишкой, мечтающим о звании легионера и наконец до него добравшимся – пусть к Алвору не было у меня никаких нареканий, я любил его по-своему, менять личности без твердой и ясной цели мне никогда не нравилось.
А вот же – не зря я туда ездил.
Больше инструкций на данный момент у командира Марона нет, и он коротко разрешает мне идти. Красный флажок, что он крутил в пальцах, твердо красуется на карте – там, где обозначено имперское поселение Хелген.
Я салютую – за Императора! – и ухожу.
Старший мистик рассказывает мне многое из того, о чем я не знал, или, может быть, слышал не совсем верно. Он говорит, что есть возможность выследить душу Драконорожденного – у Талмора есть подобное устройство, скрытое далеко на Алиноре, а у нас могли бы послужить этой цели Свитки. Но нет больше Свитков. Все они исчезли из Башни Белого Золота, едва вступил под своды древней имперской твердыни Наарифин.