Защитный механизм – имперский или айлейдский, мне не говорят. Но Свитки затерялись по всему Тамриэлю, в разных временах, а то, может, и дальше сгинули – на берегах легендарных земель Акавира, или Атморы, или вовсе сказочной Йокуды. Какие-то из них мы нашли, и этого хватило мистикам для помощи Пенитус Окулатус, но основную работу придется делать вручную, без доступа к магическим подсказкам.
Как будто впервой. Агенты Уриэля Септима Седьмого имели доступ и к Свиткам, и к пророчествам, в то время еще не грянул Кризис опустошающей волной и не смели наши богатства и знания эльфийские армии, а ведь работали вручную, чтобы обеспечить надежность.
Старший мистик говорит и о чертах Целестиалов, которые я могу использовать при вербовке. Смешно, что Целестиал, обладая силой, способной остановить богов, не может убивать тех, кто является важным звеном в его судьбе – сам он об этом не подозревает, конечно же, но такой запрет есть. Если мне повезет, то до определенного срока от Целестиала (если Драконорожденный окажется Целестиалом) я буду защищен.
Славно быть смертным. Только мы можем вволю предавать и предаваться любой из страстей, будь то слепая верность, жестокость, отчаяние, власть или тысячи и тысячи других. Пожалуй, только зарывшись в пыль архивов Пенитус Окулатус, я по-настоящему начал это осознавать.
Меня готовят. Мне дают советы. Меня снабжают необходимыми деталями.
Меня отправляют в Айварстед.
Командир Марон стоит с каменно-непроницаемым лицом, в глазах – непримиримый железный холод. Если я не справлюсь и выживу, он лично позаботится, чтобы остаток моей жизни был наполнен яркими впечатлениями. Пенитус Окулатус умеет это гарантировать.
Он не задаёт вопросов, чтобы проверить, готов ли я. Он просто спрашивает – готов ли я, не осталось ли у меня невыясненных моментов.
- Нет, командир, - отвечаю я. И это правда. Вся эта операция – это большая, огромная, неподвластная провидению импровизация. Оттого и режет натянутой стальной струной взгляд Марона-старшего.
- Удачи, Хадвар, - говорит он и щурится на сверкающую вспышку портала.
***
Есть одна вещь, которую Империя выполняет так быстро, как, наверное, никто другой: казнь.
Процесс казни не отличается продолжительностью, зверствами, прелюдиями, молитвами или прощаниями. Он краток и в кратости красноречив. Тем и отличается публичная имперская казнь от тайной имперской казни, проводимой агентами Пенитус Окулатус – последняя, напротив, может длиться даже годами, с отсрочками, фальшивыми помилованиями, заранее провальными побегами и притворно подкупленными стражами. Конечно, всё это затевается исключительно ради того, чтобы сломать волю заключенного и помутить его рассудок: от боли его магия может заградить, а от такого разве что безумие.
Я в таких мероприятиях, слава Акатошу, пока не участвовал. Мне достаются короткие следствия, короткие казни, дольше месяца ни разу не было.
И вот я хожу по Хелгену, молодой легионер Хадвар, с потрепанным пергаментом в руках: это список заключенных. Имена оттуда я уже наизусть знаю и в лицо каждого прибывшего запомнил надолго, но хожу по двору крепости, отыскивая каждого из осужденных. Имперская исполнительность, что поделать.
Наклоняясь к очередному солдату Бури и выслушивая его имя вперемешку с грязными проклятиями, я успеваю сделать множество вещей. Во-первых, я успеваю поглядеть на Туллия – генерал, так и не спешившийся до сих пор, занят беседой с парой талморцев – я узнаю Эленвен, первого эмиссара; другой эльф мне не знаком. У них острые взгляды. Острые – и потому я мысленно колеблюсь, вычеркивать ли их из списка своих конкурентов. Нет, тайный агент так никогда на задании себе глядеть не позволит – это его выдаст сразу. Но это у нас. А у талморцев чем надменней и презрительней вид рядом с низшими, чем отточенней наподобие копья взгляд – тем естественней.
Может, младший офицер и агент. С талморцев спускать глаз нельзя. Эльфы очень любят магией пользоваться в своих операциях, это мне совсем не нравится, я в магии смыслю только самое необходимое. Раны залечить могу. Чары слабые и короткие напустить. Сражаться никогда ею не любил да и не мог толком. Эльфы – совсем другое дело. Много можно придумать способов человека украсть прямо на моих глазах, я же этого обязан не допустить.
Сложно.
Во-вторых, я, словно бы проверяя искренность слов мятежника, пристально смотрю ему в лицо. Он думает, я не верю, что он имя подлинное назвал, хотя я вижу, что он не врёт. Мне надо запомнить каждую черточку его внешности и каждую ее проанализировать. Мне надо за каждым из списка так же пристально следить.
В-третьих, я вижу краем глаза въезжающую в Хелген телегу с последними пленниками. Это я понимаю мгновенно: мой взгляд выцепляет роскошный мех на одеянии того, кому бы я с огромной радостью вскрыл горло за каждую агентскую бессонную ночь и за всё то, что он натворил в моей родной провинции.
На эту телегу сейчас каждый во все глаза смотрит, и я сразу же выпрямляюсь, позабыв про солдата, и тоже смотрю. Трое в телеге. Нет. Четверо.
Четверо?
Эта мысль у меня не задерживается, хоть я и успеваю подметить ее необычность. Не нравится мне то, что их четверо. Не так что-то.
Телега подъезжает всё ближе, и я узнаю в ней еще одного человека. И внутренне скалюсь довольно, не могу удержаться: попался наконец! К этому у меня личные счёты. С детства мы грыземся, а как развела дорога – меня в Легион, его к Братьям Бури – до сих пор встретиться не удавалось.
Он мой взгляд встречает молча, исподлобья, но гордо, как и всегда прежде. Выдерживает. Но я не особо давлю, и он не особо давит – только в этом взгляде я узнаю что-то такое…
Родное. Особое.
И догадываюсь. Будто молния хлестнула наперерез, освещая то, что я не заметил в первые секунды.
Ведь Ралоф тоже из Ривервуда. Верен Братьям Бури. Пойман рядом с Ульфриком, несмотря на то, что даже не офицер – или какие там ранги у мятежников. Та же комбинация.
Он отводит взгляд, но я вижу, что и он обо мне догадался.
Ситис тебя побери.
Так и рвется с языка вопрос: продался Талмору за золото или околдовали тебя? Много есть способов верного агента заполучить, особенно из обычного солдата, с магией не знакомого: иллюзии, чары, дурманящие разум. Мы и сами так порой делаем. Но у нас после Кризиса Обливиона и второго Маннимарко с магией непросто, и даже специалисты Пенитус Окулатус не всегда способны на такое.
Но мы говорим о Талморе. О легендарных эльфийских искусниках.
Одному Шору ведомо, почему Ралоф делает то, что делает. Моё дело сейчас – проследить, чтобы топор палача угодил куда надо. Я ошибался прежде, подозревая в обычных людях шпионов, но упрямо звенит у меня всё внутри: не бывает таких совпадений. Не бывает.
Не бывает!
Но я вижу нетерпеливый жест Туллия и отрывистую резкую команду капитана рядом со мной, поэтому занимаюсь тем, чем должен: зачитываю оставшиеся имена. Мятежники спрыгивают с телеги один за другим, проходят мимо меня к плахе. Я задерживаю взгляд на человеке откровенно бандитско-воровской наружности: Локире из Рорикстеда; чем Свитки не шутят?
Но нет, Локир из Рорикстеда не осведомлен о том, что может стать посланником божественной воли. Равно как не осведомлены об этом и наши стрелки. Когда его тело уволакивают два солдата, я оборачиваюсь к последнему оставшемуся.
Его нет в списке.
Вот что мне показалось неправильным – четверо человек в телеге, когда в списке остаются не отмеченными только трое! За этой операцией наверняка не я один слежу. Неверно составленный список мне бы не дали – всё проверяется по несколько раз. Но…