Но его нет в списке! – это ли не первый сигнал мне?!
Нельзя торопиться. Я въедаюсь в него взглядом, но бесполезно – он невзрачен, как придорожный камень, и столь же незаметен. Мне почти тяжело рассматривать его. Тянет отвести глаза, забыть увиденное, и только многолетние тренировки не позволяют мне это сделать.
- Кто ты? – спрашиваю. Голос спокойный, вежливый, в меру мягкий – человеческий голос, правильно настроенный, может с людьми чудеса творить, равно как и взгляд, и вид, и жесты. Мне нужно быть Хадваром-легионером, помощником палачей, и одновременно другом Драконорожденному, если есть он среди осужденных. Потому я со всеми приговоренными сегодня так говорю.
А он молчит. Молчит, потерянно, словно сумасшедший, немилосердно выброшенный с Дрожащих Островов в бренный мир смертных. Да как долго молчит – теряет терпение капитан рядом со мной, вот-вот швырнет беднягу в поредевшую толпу заключенных.
Голос старшего мистика в моей голове прорывается сквозь тупую тишину и кроет меня последними словами. Я так это живо представляю, что почти вздрагиваю. Но это же и вытаскивает меня в реальность, где я (не торопливо! естественным тоном! словно и не было жуткой, нелепой, выдающей нас с потрохами паузы!) спокойно и капельку сочувственно говорю:
- Немногие из твоего народа осмеливаются прийти в одиночку в Скайрим. Мне жаль. Мы позаботимся, чтобы твои останки отправили домой.
Он смотрит на меня огромными круглыми глазами. У меня уже почти никаких сомнений не остаётся, но играть я должен по правилам: смотрят и имперцы, и мятежники, и талморцы, и Ралоф косится краем глаза, хоть это и почти незаметно.
Я поворачиваюсь к капитану.
- Капитан. Что с ним делать? Его нет в списке.
У капитана совсем не осталось терпения. Очень уж долго длится эта операция, хотя по меркам Пенитус Окулатус она происходит быстрее, чем «молниеносно». Но с момента поимки Ульфрика у Черноводной реки прошло слишком много времени, и слишком измотаны дразнящим ожиданием солдаты Туллия.
- В бездну список! На плаху его!
Я не спорю.
- Есть, капитан. Заключенный, следуй за капитаном, - говорю я. Не было пока никаких конкретных знаков, что указали бы, что именно он – Драконорожденный, или что именно он – Герой. Когда такой знак будет – я первым брошусь закрывать его от любой опасности собственной грудью, но пока что всё должно идти как намечено.
Пророчества, мистицизм, Целестиалы, будь оно всё неладно.
Генерал Туллий обвиняет Ульфрика, впрочем, с достаточным достоинством, чтобы это не выглядело жалким унижением пленника с заткнутым ртом. Сквозь кляп Буревестник даже не может ему ответить.
Я полностью согласен с подобной мерой предосторожности. Вдруг опять Раскричится. Торуга, говорят, для погребения по частям сшивали жрецы.
- Вы начали эту войну и погрузили Скайрим в хаос – теперь Империя воздаст вам по заслугам и восстановит мир!
Генерал Туллий никогда не любил долгие речи. Он человек действия. Поэтому ни для кого в Пенитус Окулатус не секрет, как часто двое доверенных Императора, Туллий и Марон-старший, спорят до хрипоты и сквозь зубы проклинают один другого, когда их интересы пересекаются. Тяжело командиру с Туллием. Да и с нами, наверное, непросто – удержать в руках верность и послушание стольких агентов.
Но, как по мне, они оба отлично справляются. Может, Тит Мид специально их таких подобрал для совместной работы в Скайриме, чтобы обострить конкуренцию.
Мои размышления обрывает далекий раскат грома. Я поднимаю глаза на небо, но на нём не видно тяжелых грозовых туч – ни над Хелгеном, ни насколько хватает взгляда.
Раскат грома?..
«Не теряй бдительности, агент.»
- Что это было? – спрашиваю я громко, но Туллий раздраженно машет рукой.
- Ничего. Продолжайте!
Конечно, генерала тоже измотала эта беготня. Он позволил Марону отсрочить казнь до Хелгена, но здесь-то он возьмет своё по праву: голову Ульфрика.
У меня очень плохое предчувствие, но я простой легионер. Я сдержанно киваю и замолкаю.
Жрицу Аркея прерывают очень быстро. Обычно человек перед казнью готов на всё, чтобы хоть лишнюю минутку ещё пожить, но мятежники, бывшие с Ульфриком, как минимум не робкого десятка. Если смертника долго до казни держать, он безумеет от напряженного ожидания, и пусть в дороге от Черного Брода к Хелгену это совсем не так показательно, как в наших камерах, эффект по-прежнему отчетливо ощущается.
Казнь первого мятежника вызывает несколько злобных восклицаний, но это только разминка. Я поглядываю на заключенных, пользуясь случаем наблюдать сразу за тремя интересующими меня: Ульфриком, Ралофом и маленьким оцепеневшим босмером. Эльф даже не замечает моего взгляда, во все глаза смотрит на плаху.
- Следующий!
И снова раскат грома. Нет, это не раскат грома. Одним богам ведомо, что это.
Я очень не хочу думать, что мистики не ошиблись.
- Опять. Вы это слышали? – нервно спрашиваю я. Капитан рычит:
- Я сказала, следующий!
Я подчиняюсь. Еще ничего явно говорящего о необходимости вмешательства не произошло.
- Иди к плахе. Твоя очередь, - обращаюсь я к эльфу. Он послушно подходит к телу обезглавленного мятежника, переступает через него и долго, словно ищет что-то, смотрит прямо мне в глаза – я стою напротив. Ко мне покатится его голова. Но пока что я встречаю его взгляд и пытаюсь различить в нём хоть слабый оттенок рассудка, но он чист, как у новорожденного звереныша. Только затравленный. Испуганный. Точно как у звереныша.
У меня очень, очень плохое предчувствие.
Капитан не выдерживает, толкает его в спину, заставляя повалиться на плаху – и на том спасибо, что не сапогом, большое спасибо от агента-вербовщика. Палач неторопливо заносит топор.
Я так занят наблюдением за казнью, что только изумленный возглас Туллия и дрогнувшая под ногами земля отрывают меня от этого дела. Ну и, разумеется, дракон. И, конечно же, падающие с неба огненные не то просто магические шары, не то целые камни.
Когда я понимаю, что палач уже не жилец, приходится позаботиться о своей голове. И заодно мысленно проклясть Туллия, который весьма однозначно приказывает мне заняться эвакуацией гражданских. Гражданские в панике мечутся прямо под огненным дождем, что мою задачу несколько затрудняет. К тому времени, как я оборачиваюсь к своему теперь-уже-точно подопечному, я успеваю увидеть только тонкую низкую фигуру, ныряющую в каменную башню, и Ралофа рядом.
Чтоб его дракон сожрал.
Я быстро соображаю: из башни им деться некуда, верх завален. Дракон твердо вознамерился сравнять Хелген с землей. Туллий безостановочно выкрикивает приказы солдатам. Гражданские всё ещё бестолково разбегаются в разные стороны.
Ладно. Пусть будут гражданские. Хелген небольшой, я отыщу своего заключенного чуть позже: доступный мятежникам выход из поселения один, Ралофу придется идти через него.
В суматохе вокруг Хелгена выясняется, что местные совсем не настроены расходиться по домам, вспыхивающим, как сухие лучины, а всеми силами поддерживают оборону, организуемую Туллием. Я с хелгенским стариком Гуннаром и местным же Торольфом успеваю поймать торольфовского мальчонку: очень вовремя. Торольф умирает прямо у нас на глазах в считанные мгновения, едва успев попрощаться с сыном.
И в это же время я ловлю краешком глаза маленького босмера рядом.
- Гуннар, выведи Хэминга! – бросаю я и поворачиваюсь к эльфу, - живой еще? Держись рядом, если хочешь продолжать в том же духе. Нужно найти Туллия.
Босмер ничего не имеет против. Кажется, он вовсе не расстроен тем, что я почти стал одним из его палачей. Я мимолетно оглядываюсь в поисках Ралофа, но в пылающем разгромленном поселении всё перемешалось: имперцы и мятежники, все сообща спасаются от почти верной гибели. Не разобрать, где кто.