Ещё и надменный старик-маг с глазами бывалого палача цепляется ко мне. Отчаявшись убедить его, что Хелген сожжен невесть откуда взявшимся драконом (более точное обозначение, «Пожирателем миров», я решаю не употреблять сейчас), я пытаюсь научить белого как снег эльфа взламывать замки. Ту рухлядь, которая здесь запирает клетки, я бы вскрыл за две секунды. Но у Героя, по-видимому, руки растут не откуда Кин повелела, да к тому же ещё и дрожат как у пьяного. Уроки воровского искусства лучше оставить на более спокойное время.
Я надеюсь, он не задаётся вопросом, почему всему этому его, осужденного на смертную казнь, учит имперский легионер. Пыточных дел мастер крайне подозрительно на меня смотрит, но мне этот старик не нравится. Вздумает в меня хоть искрой пустить – получит сталь под ребра. Наверное, это он в моих глазах тоже различает, и потому молчит. Умный.
Тяжелый день. Нервничаю я.
Путь дальше довольно прост – мы задерживаемся, только чтобы избавиться от очередных Братьев Бури (их что, амнистировали в спешке? за что палач свой хлеб жевал?), да в пещере убить выползших на свежее мясо пауков. Герой почему-то предоставляет всю работу мне, и я это совсем не одобряю. Не потому, что мне сложно убить несколько тварей, нет – но по всему Скайриму-то Марон меня не отправит за ним таскаться? Пусть учится.
Поэтому с медведицей я предоставляю разбираться ему. К счастью, лесные эльфы животных касанием руки успокаивать умеют, это облегчает мне задачу спасти шкуру Драконорожденного, разозлившего зверюгу неумело пущенной стрелой. А тут и выход из пещер близко.
С каким наслаждением я швыряю его под здоровый валун, сложно передать. Тяжелая работа учить Героев, а так вроде и причина есть – от кружащего в небе дракона спрятать.
Он провожает крылатую тварь взглядом, и мне в этом взгляде чудится некая предопределенность: словно Герой уже сейчас знает, чувствует спящей-забытой сущностью Целестиала, что ему предстоит за этим драконом гоняться. За Пожирателем миров.
Так-то оно так. Дракона мы у тебя отбирать не будем, не в наших правилах с пророчествами спорить. Твоя это добыча, Драконорожденный. Но по пути Империю тебе спасать придется. Об этом я позабочусь, а если не доживу – на моё место придёт другой. Кто угодно может погибнуть. Я. Командир Марон. Даже сам Император.
Не думай, что, если так и случится, на этом всё кончится. Никогда так не думай. Это самая страшная и непростительная ошибка, которую только можно совершить – спроси у Наарифина, вкус этой ошибки за тридцать три дня ему в кровь, верно, навсегда въелся.
А я тебе, Герой, улыбаться буду. Буду мечом твоим и щитом, если понадобится. Доверяй мне. Нам обоим так легче будет.
Пойдем пока отыскивать неподалеку Камень Мундуса – старший мистик на Драконьем Мосту мне все уши про них прожужжал, что, мол, обязательно нужно посмотреть, как Целестиал взаимодействует с ними. Ну, пойдем посмотрим. Дракон улетел, Братья Бури за нами из крепости не выберутся. А потом к дяде Алвору – надеюсь, он меня ещё не забыл.
А дальше наши дороги разойдутся. Тебе мир спасать, мне командиру докладываться. У нас обоих срочные дела.
Я встречаю взгляд Героя и Драконорожденного – Силгвир, кажется, его звали? – и улыбаюсь незаметно, так, чтобы он только нутром эту улыбку почувствовал.
- Ну что, в Ривервуд?
========== Осознанный нами шаг (Грандмастер Клинков, Тит Мид II), pre-Skyrim ==========
Комментарий к Осознанный нами шаг (Грандмастер Клинков, Тит Мид II), pre-Skyrim
4Э 175, после Великой Войны и заключения Конкордата Белого Золота.
Переплетается с фиком Астеры “Зыблема, но не потопима”: https://ficbook.net/readfic/4309544
Красные блики роняет рассвет на камень столицы, на восемь сторожевых башен, что стоят – всё ещё стоят, удерживая небо над Имперским городом, в который раз готовое рухнуть. Закрыв глаза, можно почувствовать запах железа, стынущий в воздухе – даже сейчас, когда окончена война, когда снова горит алым знамя Империи над Белой Башней, словно Драконьи Огни.
Чаша Высокого Пламени погасла после Кризиса Обливиона. Первый Клинок ушла вместе с ним – её служение было окончено, другим надлежало встать на стражу.
Он не может сдержать улыбки, горько кривящей губы.
Теперь их служение окончено тоже.
Время Клинков прошло.
- Грандмастер Октавиан, - негромко говорит кто-то за его спиной. Он не оборачивается; этот голос знает вся Империя.
Он и есть – Империя.
Тит Мид снова без боевого доспеха, но пышные императорские одежды ему не к лицу, пусть они и красны, как кровь. Он потомок военачальника, дух от духа Тита Мида Первого, что некогда заставил Империю склонить колени перед ним меньше чем с тысячей людей, и ему не нужна слепящая роскошь пурпурных мантий. Тит Мид Первый пришёл, чтобы забрать власть. Тит Мид Второй – чтобы её сохранить.
Таким людям нужна верная броня и источенный боями клинок в руках, но время клинков прошло.
Теперь их место займут перья дипломатов.
- Мой Император, - Октавиан поворачивается и склоняет голову в церемониальном приветствии.
Тит Мид скользит взглядом по блестящим под солнцем пластинам чужого доспеха – полгода назад он был черен от эльфийской крови и сиродильской грязи, полгода назад кузнецы наспех латали выщербины и пробоины в нём уродливыми плавлеными шрамами на королевской стали. Но сегодня – он снова горит золотым змеиным узором, снова сверкает солнечной белизной, и ни капли красного нет на нём.
- Я помню, ты говорил мне, почему на доспехах Клинков нет эмблемы Империи, - Тит Мид шагает ближе, останавливается рядом, отрешенно глядит с почти что божественной высоты смотровой площадки Башни на сиродильские земли. – Но я был бы горд видеть её там.
Октавиан на миг поднимает глаза к чёрному дракону на ярко-алом знамени. Шелковая ткань трепещет на ветру, бьётся – непримиримо и жадно, беззвучно прославляя право триумфатора.
Кровью залито знамя.
- Отныне твоя тайная гвардия будет носить её, - отвечает Октавиан с улыбкой – почти без горечи. Боль уходит, когда сражаешься слишком долго; горечь же застывает в сердце, и не выжечь её оттуда ни акавирским золотым змеям, ни имперскому чёрному дракону.
Пепел в глазах последнего Грандмастера, пепел сгоревших в каминах Белой Башни тайных документов Ордена.
Но он – Клинок, и потому даже пепел обращается в сталь.
- Двадцать четыре, - сухо говорит Октавиан. Тит Мид принимает из его рук пергамент, отбрасывает в сторону связывающую свернутый свиток ленту – слишком остро, слишком резко; Октавиан отводит глаза. Лучше смотреть на солнце, танцующее на зеркальной поверхности Румара, на новые корабли, гордо рассекающие его гладь.
Та же горечь в сердце Императора, знает Октавиан. Тот же пепел в его глазах.
И золотой меч неумолимо движется к его груди.
Двадцать четыре имени на пергаменте, заверенном личной печатью Грандмастера Ордена. Двадцати четырём позволено жить. Октавиан не говорит ни слова, пусть бьётся в груди зло и хлёстко: не вздумай отказать, Император, не смей убить последних. Но он знает, до колючей пустоты под кожей знает: одно слово, и он бросит этот пергамент в тот же камин, где горели в семьдесят четвёртом секреты Империи.
- Кого из них я знаю? – спрашивает Тит Мид, так же сухо и просто. В такого Тита Мида верит Грандмастер Октавиан.
Такому Титу Миду он – с болезненной усмешкой от собственной неосторожности – верит.
- Этрион и Марон были одними из твоих телохранителей в Штормхолде. Пьющая-Из-Теней уходила с тобой из Имперского города.
Двадцать четыре имени, неизвестных почти никому. Мало, слишком мало, но других знают Глаза Талмора, и их не заградит спасительная печать. Сражения ни мечом, ни словом не прощают жалости и сомнений.