Это последний бой Клинков, и Октавиан не намерен допускать ошибок.
Тит Мид кивает и бережно сворачивает пергамент.
Выдох Октавиана безупречно ровен.
- Защищай свой город, Император, - тихо говорит он. – Если понадобится, прикажи в цепях гнать новобранцев из провинций на его защиту. Если Башня окажется в руках Доминиона, всему конец, не только Империи.
Тит Мид Первый, поднявший на ней свой штандарт в семнадцатом Четвёртой Эры, мог бы много об этом рассказать.
Тит Мид Второй кивает снова – и снова молча.
Он уже отдал Талмору Хаммерфелл – и, пусть до ухода последних солдат Доминиона с земель редгардов там оставались солдаты из легионов Дециана, теперь Хаммерфелл – это всего лишь северо-западный щит Империи. Для вторжения с запада Доминиону придётся вначале обескровить пустыни, а Империя больше не обязана тратить людей на их защиту. Упрямые Предшественники и надменные Венценосцы, все они отныне – живая стена, которая задержит войска Талмора, давая имперским легионам время для укрепления обороны на границе.
Жестокая, но эффективная мера.
Редгарды горды, словно сами альтмеры, и до последнего не склонятся перед Доминионом. Лучшей защиты не пожелать для сиродильских рубежей.
- Полдень близко, - отрешенно говорит Тит Мид, опираясь на белоснежную баллюстраду смотровой площадки. Румар беспощадно-ярко сверкает далеко внизу, заставляет щуриться от бьющего в суженные зрачки света. – В день ультиматума тоже было солнечно. С нами ли боги, Октавиан?
Грандмастер усмехается. Он помнит этот день – ясно, словно собственную присягу. Тогда он впервые почувствовал приближение сегодняшнего полудня.
- А есть ли тебе дело до богов, мой Император?
Тит Мид кривит губы в ответной усмешке.
- Я дам тебе столько времени, сколько смогу, - коротко говорит он, выпрямляясь.
И это всё, о чём Октавиан мог бы его просить.
Есть ещё время; можно успеть отправить птиц и отдать приказы. Один звучит лишь для двадцати четырех, другой – для всех прочих. Оба – будто Октавиан вырезает собственное сердце.
Но он Грандмастер Ордена.
У него нет сердца.
Первый приказ: предать данную Ордену присягу и уйти под чужое знамя, пополнить ряды Пенитус Окулатус. Двадцати четырем позволено жить – ценой, которую едва ли смог бы принять Октавиан.
Но они – смогут.
Потому что он приказал.
Второй приказ: каждому из Клинков сдаться имперской страже для вынесения приговора.
И они – придут.
Потому что он приказал.
Клинок не приемлет ни жалости, ни сомнений – и он заканчивает свой бой последним выпадом в орлиную грудь.
***
Колокол бьёт полдень.
Две шеренги Легиона стоят по обе стороны вымощенной дороги, до блеска вычищенной поздним сиродильским солнцем. Октавиан отрешённо скользит взглядом по доспехам легионеров. У каждого на груди – багряный ромб.
Сердце Империи.
Дорога лежит по Зеленой Императорской Тропе – к самой Бело-Золотой Башне, к высокой колоннаде, полгода назад разрушенной и вновь отстроенной. И у стен Башни – место Императора. Тит Мид безупречно прям, и нет в нём ни горечи, ни сожалений; кровавый пурпур мантии стелется у его ног. Рядом с ним – занявшие место старого Ордена, и в красных ромбах на их доспехах – око, пронзенное клинком.
Достойные преемники.
Среди них Октавиан ловит взгляд – слишком знакомый взгляд. Потом, будто очнувшись, ищет – и находит ещё. И ещё. Не двадцать четыре, но довольно, и он бы выругался сейчас в голос, позабыв храмовые обеты, на беспечных и упрямых щенков, ещё не ставших императорскими псами.
Но – та же горечь, тот же пепел в их глазах, один на всех.
…я не оставлю вас, я приносил вам присягу, вы не можете отослать меня прочь!
…если кто-то и достоин уйти живым, то это вы, Грандмастер.
…мы умрём за вас.
…Конкордат не был предательством. То, что делаете вы – это предательство.
…вместе.
И Октавиан отводит взгляд.
Двадцать пять шагов до Башни.
Он не глядит ни на Тита Мида, ни на агентов Пенитус Окулатус, ни на талморского эмиссара, застывшего чёрно-золотой статуей у подножия белых ступеней. Стройный шпиль взмывает к небесам – непокорённый и несломленный, и у Октавиана перехватывает дыхание на мгновение, когда он поднимает взгляд к его вершине.
Знамя Дракона горит на ней.
Пусть сотни лет как остыл священный свет Чаши Высокого Пламени, пусть остались лишь данью прошлому красные ромбы на броне солдат и навсегда угасли Драконьи Огни – знамя Дракона горит на Башне Белого Золота. И ради этого стоило предавать, лгать и бить в спину; ради этого стоило глотать и кровь, и грязь, и позор.
Каждый из двадцати пяти шагов – ради этого.
Двадцать два – чуть поднимает голову эмиссар, настороженно, но победоносно; Октавиан не позволяет себе ответной усмешки.
Двадцать три – Марон не отводит взгляд, до выступивших от бликов солнца слёз упрямо глядит на ослепительный блеск акавирского доспеха.
Двадцать четыре – ему преграждает путь маг в чёрной робе, но Тит Мид жестом приказывает ему отойти.
Двадцать пять.
Рукоять ложится в ладонь легко, и одним слитным движением Октавиан вскидывает меч ввысь, в горящий полуденный воздух, старым военным салютом – и не трогается с места ни один из тех, с пронзенным оком на груди.
Бой окончен. В последний раз блещет солнце на стали этого клинка.
Октавиан опускается на колени перед Императором, и акавирская катана ложится на его раскрытые ладони. Последний дар уходящего на смерть. Последний долг стража Дракона. Тяжесть стали покидает его, и он знает – пусть Титу Миду служит другой меч, Император сохранит его клинок.
И теперь он готов.
Как готовы десятки тех, кто стоит сейчас за ним на Императорской Тропе – идущих на смерть.
- Согласно условиям Конкордата Белого Золота…
Приговор зачитывает императорский глашатай, и вся Зеленая Императорская Тропа слышит его голос. Кости королевских семей покоятся в земле под ногами собравшихся, и Октавиан неодобрительно щурится: им досталось немало во время войны, ни к чему тревожить предков сейчас.
Но, похоже, им придётся потерпеть.
Война окончится ещё не скоро.
- …гласит о роспуске Ордена Клинков с последующей казнью всех бывших членов этой организации…
И прах последнего Грандмастера Клинков ветер разнесёт по всей Тропе, по могилам великих. Магическое сожжение – достойная смерть. Почётная смерть.
Красивая смерть.
- Довольно, - сухо обрывает глашатая Тит Мид.
Октавиан полностью с ним согласен.
- Грандмастер Ордена, - произносит Император, крепче сжимая катану. – Октавиан.
Золотом истекают акавирские змеи на его доспехе, раскаленном солнцем, когда он шагает навстречу магу в чёрных одеждах, но горячей стали ладонь, касающаяся его груди. Пока смертельное заклинание разъедает защитную магию брони, Октавиан успевает скользнуть взглядом по эмиссару, бесстрастному свидетелю выполнения Конкордата – и остановиться на Императоре.
- Во славу Империи, - говорит Тит, и его слышат все три шеренги до самых ворот.
Когда ответным салютом взлетает ввысь сверкающее острие императорского меча, мир становится ослепительно белым, и только Башня кажется ещё светлей и ещё ярче. И до тех пор, пока заклинание палача не сжигает ему глаза, Октавиан глядит на неё и на сияющий клинок Императора, и как никогда уверен в том, что они сделали правильный выбор.