— Ты сердишься на меня за то, что я лишила тебя девственности? — спросила я.
Этот вопрос, опасение возникло в моей голове уже довольно давно. Я ждала, что он ответит, мое сердце тяжело билось в груди и внезапно глаза защипало от слез. Эта встреча была меняющим все ураганом, который возник из моего самоконтроля и стал превращаться в нечто пугающее — во что-то, что так походило на отношения.
— Нет, — ответил он, прошептав мне это на ухо. — Я сделал выбор. Пришел сюда, зная, по крайней мере, в некоторой степени, чего ты хотела, и чего так же хотел я. Когда я переступил порог этого дома, то знал, что перешел некую черту, которую не смогу переступить обратно. Но все равно сделал, и это был мой выбор, Шия. Ты не лишила меня девственности — я отдал ее тебе. И не жалею об этом.
— Просто я не знаю, куда мы движемся. — Эти последние слова он прошептал больше для себя, чем меня, и я не ответила.
Я тоже не знала ответа на данный вопрос.
ГЛАВА 3
Двигатель моей «Ауди» жужжал и размеренно гудел, когда Трэ вел машину по плавному изгибу шоссе. Верх машины был опущен, ветер играл нашими волосами, а солнце согревало нас, пока мы ехали на юг по трассе US-49 в сторону Джексона.
Проснувшись на следующее утро, Трэ принял решение на свежую голову.
— Я хочу уехать, — сказал он за завтраком.
— Уехать? Хорошо. Куда ты хочешь уехать и как надолго?
Наши взгляды встретились, его был напряжен и решителен.
— Я имею в виду оставить Джексон. Уехать, навсегда.
Я была шокирована.
— Хорошо... ладно. Ты уверен?
Он кивнул:
— Я не думаю, что мы останемся вместе, если ты не готова к этому. Я не хочу предполагать, что это... нечто, что может быть совсем иным для тебя.
Я задумалась на пару минут. Осмотрелась вокруг, посмотрела сквозь раздвижные стеклянные двери во двор, где никогда не была. И поняла, что здесь для меня ничего не было. Если Трэ уедет, уеду и я.
— Хорошо, — сказала я. — Поехали. Поехали сейчас. Я соберу сумку, и мы можем ехать.
Он поехал в дом родителей на своей старой F-150, сумку он положил в багажник моей машины. На этот раз я пошла с ним, одетая несколько консервативно: в джинсах и не слишком открытой футболке. Я держала Трэ за руку, пока мы стояли в фойе дома его родителей, как, соответственно, и его отец. Его мать сидела на «ленивом» раскладном кресле, вышивала крестиком простой узор на полотне, натянутом на пяльцы. Она не подняла глаз, когда Трэ вошел, не поздоровалась с ним и сделала вид, что вовсе не заметила его присутствия.
— Что тебе нужно? — спросил отец Трэ. — И почему ты привел эту блудницу в мой дом?
Глаза Трэ сузились, челюсти сжались, а пальцы сформировали кулак. Прежде чем я смогла остановить его, он отпустил мою руку, сделал три больших шага и ударил отца громовым правым хуком. Пастор МакНэбб рухнул, упав на спину, а из его разбитого носа фонтаном полилась кровь.
— Она не блудница, папа, — сказал Трэ сквозь зубы. — И мы пришли попрощаться. Я уезжаю. Навсегда. Лучше так, чем думать, что ты когда-нибудь изменишь свое мнение обо мне и Шие.
Наконец, мать Трэ подняла взгляд, ее карие глаза округлились, руки замерли над вышиванием, а меж дрожащими пальцами застыла игла. Его отец все еще лежал на полу, пачкая кровью белую рубашку.
Трэ ждал, но никто из его родителей не сказал ни слова.
— Хорошо, ничего не говорите. Вы мои родители, и я люблю вас. По крайней мере, хочу любить. Но если вы так консервативны, что отречетесь от меня за это, даже не поговорив со мной или не зная ни черта о Шие... тогда, наверное, так тому и быть. Вы бы никогда не приняли меня, живи я не так, как решили вы.
Трэ развернулся и пошел к двери с непроницаемым и жестким лицом, взял меня за руку, и, не оборачиваясь, сказал:
— Что ж, прощайте. Надеюсь, это имеет для вас значение, потому что вы никогда не увидите меня снова.
Мать Трэ сделала глубокий вдох, ее губы задрожали, вышивка заколебалась в руке. Она встала, потянулась за Трэ тонкими пальцами, словно хотела остановить его. Затем взглянула на своего съежившегося, истекающего кровью мужа, опустила голову и снова села. Я смотрела в апатическом ужасе, как она взяла иглу в теперь уже спокойные пальцы и вонзила ее в белое полотно. Она больше не подняла взгляда, не двинулась с места, чтобы помочь мужу остановить кровь. Она так и не сказала ни слова.
Отец Трэ, пастор МакНэбб, встал, когда Трэ вышел, а я плелась за ним, держа его за руку. Я остановилась, а Трэ резко дернул руку, разжав наши пальцы, и продолжил путь к моей машине.
— Вы дурак, пастор, — сказала я. — Трэ — хороший человек. Запомните мои слова: однажды вы пожалеете об этом. Вы поймете, что потеряли, и захотите его вернуть, но он уже будет для вас потерян.
Потом я тоже развернулась и пошла к машине. Трэ оставил ключи от своего грузовика в замке зажигания, так как автомобиль был подарком его родителей.
В его сумке была одежда на месяц, туалетные принадлежности и потертая Библия из потрепанной черной кожи с позолоченными листами, его имя было написано в нижнем углу: Тимоти Роберт Эван МакНэбб. Он не взял больше ничего. Ни фотографий, ни сотового, ни памятных вещей из своей жизни в Язу. Лишь предметы первой необходимости и Библию.
Трэ сидел на пассажирском сидении и смотрел вперед, держа руки на бедрах. Единственное, что выдавало его эмоции, это пульсирующая вена на шее, одна пульсирующая синяя вена.
Я скользнула на водительское сидение, перевела коробку передач на первую скорость, но потом заколебалась, не отпуская сцепления.
— Трэ, ты уверен...?
— Просто поехали.
Я кивнула и медленно тронулась, направляясь к шоссе.
— Можешь остановиться у Джимми? Я хочу попрощаться, — попросил Трэ, не глядя на меня и оставаясь неподвижным и спокойным.
Я могла сказать, что он кипел внутри, скрывал водоворот эмоций под притворным фасадом спокойствия. Я направилась в сторону дома его друга. Попыталась взять его за руку, но он убрал ее.
— Мне нужно немного времени, Шия, — сказал он. — Прости. Я слишком зол сейчас.
Я просто кивнула и вела машину в тишине.
Джимми смотрел на нас с крыльца, засунув руки в карманы. Трэ вышел из машины и поднялся по ступенькам на крыльцо, чтобы пожать ему руку, я же осталась в машине. Несколько минут двое мужчин и вовсе не говорили, просто обменялись взглядами друзей, которым не нужны были слова, чтобы понять друг друга.
— Я ударил его, Джимми. Сломал ему нос и сбил с ног.
Джимми кивнул:
— Думаю, он сам напросился.
Трэ посмотрел на свою руку, которой ударил отца, будто на ней были ответы на жизненно важные вопросы.
— Я уезжаю, Джимми. И ни за что не вернусь назад.
Акцент Трэ неожиданно стал сильнее, и я поняла, что он старался сдержать эмоции.
Джимми снова кивнул.
— Я знал, что однажды так случится. Особенно после того, как ты встретил ее, — сказал он, указав пальцем на меня. — Она подходит тебе. Я всегда знал, что ты слишком особенный для места вроде этого. Я буду скучать по тебе, приятель, но ты не можешь оставаться здесь. Я это знаю. Теперь иди, убирайся отсюда. Напиши мне письмо или еще что-нибудь, ладно?
Трэ кивнул и, слегка поколебавшись, обнял Джимми. Они обнялись как настоящие мужчины: похлопывая друг друга по спине и стоя на расстоянии фута с гордо поднятыми головами.
— Увидимся, Джимми, — сказал Трэ, отступая назад и спускаясь по четырем громадным деревянным ступеням.
— Нет, — сказал Джимми.