— Опа-а, коммуняки! А вы случайно не заблудились? — проговорил один из бритоголовых, жилистый детина с рассеченной бровью.
— А тебя что, здороваться не учили? — спросил Ржавый.
— Здорово.
— И тебе привет, Фунт. Мы за контейнером приехали. Он принадлежит коммуне.
— Неужели? И где на нем написано, что он ваш?
— Слушай, давай не будем ссориться.
— А кто здесь ссорится?
— Ты. Вечно в драку лезешь. Недаром Лаптев тебя из Маяковки выгнал.
— Ваш Лаптев — мозгодуй тупорылый, но ты-то мужик умный, должен понимать, что мы первыми контейнер нашли, а значит, он наш.
— Без обид, Фунт, у меня приказ, и я его выполню в любом случае.
— Беспределом попахивает.
— Я все сказал.
Фунт обратился к своим подельникам.
— Нет, вы слышали?
— Кажется, кто-то слегка обозрел, — прогундосил один из молодчиков.
Остап смотрел на Ржавого и удивлялся. Еще недавно этот рыжий парнишка казался ему чушком, мальчиком на побегушках, но теперь это был совсем другой человек. Волевой и решительный. В его глазах пылал злой огонь, мышцы напряглись. Он был готов в любой момент пустить в ход оружие. Наверное, сказывалось воспитание в суровых условиях Карфагена, где каждый должен уметь постоять за себя и близких. А вот Остап конкретно забздел.
— Ржавый, давай по-хорошему, — предложил Фунт.
Его собеседник прищурился:
— А то что?
Вместо ответа бахнул выстрел, и Скелет рухнул наземь с простреленной башкой. Курок спустил стрелок, залегший на крыше контейнера. Следом чечеткой заговорили остальные три карабина, их жертвой стал Карим. Две пули попали ему в грудь, одна угодила в лоб.
Коммунары и Остап, не сговариваясь, бросились к грузовику и укрылись за кузовом.
— С-с-с крыши с-с-стреляли, с-с-суки, — констатировал Мона.
— Сядьте поближе к колесу и не высовывайтесь, — приказал Ржавый и внимательно оглядевшись по сторонам, задумчиво пробормотал. — В нас они стрелять не станут.
— Это еще почему? — спросил Остап.
— Побоятся попасть в машину. Тачка на Карфагене дюже ценная вещь, они и поцарапать ее не посмеют. Будут нас выманивать.
Ржавый осторожно поглядел под кузов.
— Не видно никого, наверное, за контейнером укрылись, гады, — процедил он сквозь зубы, подкрался к кабине и попытался открыть дверь. — Не открывается. Замок заклинило.
— Меня ранили, — раздался жалобный стон Герпы.
На его животе расплывалось кровавое пятно. Герпа учащенно дышал, прижимая рану левой рукой. Правая, в которой был наган, дрожала мелкой дрожью.
— Дай гляну, — Ржавый приподнял окровавленную руку Герпы. — М-да, дело плохо…
— Я умру? — сипло произнес раненый.
— Что ты! Еще сто лет проживешь!
Конечно же, он врал.
Тут Мона повернулся направо и замер соляным столбом.
— М-м-мертвяк, — проскулил он.
Он увидел труп водилы грузовика. Вернее, то, что от него осталось. Торс с окровавленной головой и обрубками рук.
— Это тот, кто за рулем был. Его тушканчики обглодали, — пояснил Остап.
— Лютый, что ли? — сообразил Ржавый.
— Наверное.
Мона навел пушку на труп водилы.
— Ты что творишь, дурак? — осадил его Ржавый.
— Но в-в-ведь он может вос-с-стать.
— Опусти ствол! У нас патронов раз-два и обчелся.
— А если он станет з-з-зомби?
— Вот тогда ты его и завалишь.
Громыхнули еще несколько выстрелов. Враги, по-видимому, стреляли для устрашения.
— Ну что, Ржавый, чья взяла? — раздался голос Фунта.
— Еще не вечер!
— Нас и вечер не остановит! Бросайте пушки и выходите с поднятыми руками.
— А вот хрен тебе! — Ржавый выхватил наган из ослабшей руки Герпы и протянул его новому товарищу. — Пользоваться умеешь?
— Не доводилось, — ответил Остап.
Прозвучит дико, но режиссер, снявший кучу криминальных сериалов и вправду не умел обращаться с оружием. В реальной жизни он был очень миролюбивым человеком.
— Большим пальцем оттягиваешь курок назад до щелчка, выравниваешь прицел с целью и мягко жмешь на спусковой крючок. Понятно? — пояснил Ржавый.
Остап повертел в руках револьвер:
— Никогда не думал, что придется стрелять в людей.
— Привыкай. Это Карфаген!
— Эй, коммуняки, выходите! — снова заговорил Фунт.
— Не дождетесь, суки! — крикнул Ржавый.
— Слышь, ты, храбрый портняжка, а помнишь, как ты свой шрам заработал?
Он непроизвольно коснулся стволом ружья щеки с кривым рубцом.
— Если забыл, то я напомню. Это я тебе его оставил. В детстве еще. Мы тогда крепко поцапались, и я тебе по щеке ножичком полоснул! — продолжил Фунт.