На носу многих С-47 (парашютисты прозвали их «Альбатросами») красовались придуманные для них имена и эмблемы. На одном, например, был нарисован черт со сковородкой, а на ней сидела девица в купальнике. Под рисунком краской была выведена подпись: «Рай и подождать может». Другой самолет носил менее задорное имя: «Мисс Карета».
На то, чтобы закончить погрузку в самолеты, ушло сорок минут. Сгибающиеся под тяжестью парашютисты не могли подняться по трапу без посторонней помощи – совсем как рыцари в латах не могли сами сесть в седло. А едва погрузились, довольно многим срочно потребовалось снова выбраться наружу: от волнения почки работали усиленно. Пилоты транспортных эскадрилий все сильнее беспокоились о том, что самолеты перегружены. Каждый самолет нес по 16–18 солдат с полной выкладкой, и пилоты настояли на взвешивании. Результаты заставили их встревожиться еще сильнее.
Первым поднялся по трапу сержант и прошел в носовую часть самолета, последним вошел командир взвода – ему первому прыгать. Сержант же будет последним, когда вытолкнет всех остальных и убедится, что никто не притаился на месте. «Кто-то из солдат спросил: правда, что сержант получил приказ расстреливать любого, кто откажется прыгать? “Такой приказ я получил”. Ответ прозвучал так мягко, что все мгновенно притихли».
Во время погрузки 505-го полка 82-й воздушно-десантной дивизии всех потрясло неприятное происшествие. Внутри одного самолета взорвалась граната «гэммон». Несколько человек погибли, самолет загорелся. Уцелевших быстро пересадили в следующий самолет: в ту ночь ничто не должно было помешать вылету по утвержденному расписанию.
Рыча моторами, нагруженные до предела С-47 бесконечной лентой покатились по взлетно-посадочной полосе аэродрома в Гринем-Коммон. Генерал Эйзенхауэр, в глазах которого стояли слезы, отдавал честь вылетающим на боевое задание воинам 101-й дивизии.
Черчилль, решавший всю ночь возникшие осложнения с де Голлем, размышлял в то же время о могучем восточном союзнике. Он давно пытался уговорить Сталина начать наступление одновременно со вторжением в Нормандию. 14 апреля Черчилль передал ему: «Чтобы нам легче было планировать, прошу Вас сообщить, усилия какого масштаба Вы собираетесь предпринять на фронтах».
Год назад Сталин уже перестал верить в то, что его западные союзники когда-нибудь вообще начнут вторжение на севере Европы, то есть выполнят свое обещание, данное в 1942 г. и с тех пор неоднократно возобновляемое. Черчилль всегда предпочитал действовать «на периферии», в Средиземноморье, чтобы избежать новой кровавой бани во Франции, подобной той, что в свое время унесла жизни множества юношей его поколения. В итоге оказалось, что он был прав, оттягивая начало вторжения, хотя побуждали его к этому глубоко ошибочные соображения. Провести операцию такого масштаба раньше армии англичан и американцев были просто не готовы, не имея ни достаточных материальных ресурсов, ни подготовленного личного состава, а провал операции был чреват катастрофическими последствиями. Но никакие уговоры, никакие резоны не могли переубедить Сталина, который не переставал напоминать союзникам о тех обязательствах, которые они на себя взяли. «Нельзя забывать того, – писал он Черчиллю 24 июня 1943 г., – что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину»[35]. К тому моменту на фронтах погибло уже не менее 7 миллионов советских военнослужащих.
В ноябре, на Тегеранской конференции, Рузвельт, к большому огорчению Черчилля, за его спиной сообщил Сталину, что наряду с высадкой в Нормандии состоится и вторжение на юг Франции – операция «Энвил»[36]. Черчилль и Брук сопротивлялись исполнению этого плана с той минуты, когда американцы его придумали. Для проведения «Энвила» союзникам пришлось бы забрать все резервы и все накопленные ресурсы у своих армий в Италии, а это похоронило бы мечты Черчилля о продвижении на Балканы и в Австрию. Черчилль видел, к чему приведет решительное наступление Красной армии. Его пугала советская оккупация Центральной Европы. Рузвельт же, напротив, убедил себя в том, что если не враждовать со Сталиным, а быть с ним обходительным, то вполне возможно рассчитывать после войны на длительный и прочный мир. Основой поддержания мира будет служить задуманная им Организация Объединенных Наций. Президент видел, что Черчиллем руководят в первую очередь реакционные побуждения – и имперские, и геополитические. Рузвельт был уверен, что, когда Европа будет освобождена с помощью американцев, она должна будет сама разобраться в своих делах.
35
Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. В 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 131.