Когда я вернулся в палатку, Пху Дорджи уже приготовил ужин. Мы с трудом жевали сваренную на пару курицу. В мороз челюсти двигались медленно. Я битый час трудился над двумя кусочками курицы. Переодев носки и чулки, я забрался в спальный мешок. Радио-прогноз погоды был обнадеживающим. Сообщали, что на следующий день после полудня погода может испортиться. Поэтому мы решили утром встать как можно раньше и вернуться до того, как погода испортится. Я положил с собой ботинки из оленьей кожи, гетры, и также кинокамеру и широкоугольный объектив, чтобы они находились в тепле до утра. Как и кислородный аппарат, они мешали мне спать.
Места хватало лишь на одну палатку, но, так как нас было четверо, пришлось поставить и вторую. Как и в Лагере 4, только половина нашей палатки покоилась на твердом основании. Укрепляли ее, как только могли, но ветер все равно поднимал одну сторону палатки. Я спал неспокойно, а Пху Дорджи мирно похрапывал. Видно, ему чудилось, что он не в палатке, а и качающемся гамаке.
Ветер рвал палатку. Первый раз я проснулся в 9 часов вечера, второй в 3 часа утра. Мне показалось, чти я уже выспался. Пху Дорджи мирно спал в одежде и в снаряжении. Потребовалось почти полчаса, чтобы разбудить его, но стоило Пху Дорджи встать на ноги как он снова чувствовал себя бодрым и энергичным. Несмотря на плохо проведенную ночь, я тоже был свежим и отдохнувшим, я выглянул из палатки. Надо мной раскинулось лазурное, безоблачное небо. Еще невидимое отсюда солнце начинало золотить горные пики Я сделал несколько снимков. Рават и Боги тоже проснулись. Мы выпили горячий кофе, проверили снаряжение и в 5 часов были готовы к последнему подъему.
Однако произошло непредвиденное. Мы уже собирались отправиться в путь, как я услышал какое-то шипение и обнаружил, что через регулятор идет утечка газа, а давление в баллоне падает. Это грозило катастрофой, ведь два моих других регулятора уже вышли из строя. К счастью, у Боги оказался запасной, что просто спасло меня. Подъем на «Острие бритвы» начален в 5 часов 30 минут. Вперед пошли Пху Дорджи и я. Через несколько минут вслед за нами двинулись Рават и Боги.
Ветер неистовствовал, а на «Острие бритвы» почтя не было точек опоры для ног. Я едва сохранял равно весне под порывами ветра. Мы вгоняли ледорубы в фирн и натягивали веревку, но беспощадный ветер хлестал нас, а холод пробирал до костей. В какие-то мгновения было так тяжело, что мне хотелось отказаться от борьбы.
Главный гребень кончился, но и дальше путь был не менее опасным. Мы повернули направо. Слева, от нас оказалась сплошная скальная стена из сланцев. Прижавшись к непрочно лежавшим черным плитам, мы цеплялись кошками за каждый выступ и словно крошечные мушки ползли по огромной крутой стене. Под нами зияла пропасть в три тысячи метров глубиной, дно ко торой находилось в Тибете.
Кошмар черных скал наконец кончился. Мы вышли на участок «Желтого пояса». Идти стало сравнительно легче. Однако возникла новая проблема. Я обнаружил, ни трубка, по которой кислород подается из баллона и мешочек, пропускает газ. Вероятно, ее проткнул острый зуб кошек. Я обмотал трубку платком, но это не помогло. Однако я все-таки нашел выход. Мы оторвали кусочек клейкой ленты с коробки от кинопленки и залепили прокол. Утечка газа прекратилась. Теперь приходилось поддерживать длинную трубку, чтобы она снова не попала под кошки.
Вздохнув с облегчением, мы хотели пуститься в путь, как вдруг Пху Дорджи заметил одинокую фигуру, поднимавшуюся к нам с того места, которое мы только что покинули. Мелькнула мысль, не «снежный» ли человек, но Пху Дорджи был реалистом. Он сказал, что это Рават. Размахивая руками, задыхаясь, он уже был под Южной вершиной, где мы остановились, чтобы починить трубку. О том, что с ним произошло, лучше расскажет он сам. Вот выдержки из его дневника:
«Алувалиа и Пху Дорджи ушли. Через десять минут мы двинулись за ними. Я шел впереди. Боги приуныл, видя, что лезть трудно. Он делал каждое движение опозданием. Не успели мы отойти метров тридцать-сорок от лагеря, как он сел и сказал, что дальше идти не может. Ночью у него на теле появилась сыпь, и он отчаянно чесался. Боги совсем ослабел, потерял последние силы и не мог сделать ни шага. Он развязал соединившую нас веревку, попросил меня идти дальше и присоединиться к другой связке.
Я не раз задавал себе вопрос: правильно ли поступил, что оставил Боги одного. Решать ведь приходилось немедленно. Состояние Боги не внушало опасений, и он мог ждать нас в последнем лагере. Я рискнул подниматься в одиночку. Если будет трудно, всегда можно вернуться в последний лагерь. Потратив на размышления несколько минут, я решил идти. С тяжелым сердцем я попрощался с Боги.
Скорость ветра, достигала шестидесяти-семидесяти километров в час. Поскольку я шел один, приходилось сосредоточивать все внимание на местности и с осторожностью делать каждый шаг на остром ледяном гребне. Конечно, было страшно, но я не сдавался. Важнее всего было догнать Алувалиа и Пху Дорджи. Любая ошибка, каждый неверный шаг — и я мог свалиться и пропасть. Собрав последние силы, я двигался вперед. Мощные порывы ветра валили меня с ног, все труднее становилось сохранять равновесие. Стоять выпрямившись на «Острие бритвы» невозможно.
Идти дальше я не мог. Пришлось ползти на четвереньках, надев предохранявшие от обморожения пуховые перчатки. От ветра я кое-как спасся, но двигаться было трудно. Тяжелые кислородные баллоны, болтавшиеся словно маятники, били по спине. От последнего лагеря я отошел метров на сорок пять. Часы показывали 6 часов утра. Тусклое утреннее солнце не грело, а мороз при ветре казался еще сильнее.
Наконец я спустился по непальской стороне гребня метра на три и нашел небольшую площадку. Переведя дыхание, я достал рацию и хотел связаться с нижними лагерями, но у меня ничего не получалось. Тащить лишний груз на вершину было бессмысленно, и я закопал рацию в фирн. Крепко привязав веревкой кислородный баллон к рюкзаку, двинулся в путь.
Я видел, как Алувалиа и Пху Дорджи медленно идут вдоль правого склона черных скал. Мне приходилось двигаться по краю площадки, где камни переходили в снег. Под ногами качались мелкие сланцы. Пришлось идти то по камням, то, когда скользила нога, по снежной крошке. Часто нужно было рубить лед чтобы сделать захват для пальцев. Одолев метров двести, я почувствовал, что с кислородом что-то неладно, Стало трудно дышать, но я не знал, что придумать. Тряс головой, махал руками, стараясь привлечь внимание Алувалиа и Пху Дорджи. Снова начал карабкаться на черные скалы. Теперь попадались ступеньки и выступы, удобные для захвата руками, и подниматься стало легче. Пройдя еще метров двести, я оказался у «Желтых скал», по которым траверсировал примерно сто метров. Уже полтора часа я сражался в одиночку А затем заметил Алувалиа и Пху Дорджи, поджидавших меня у основания Южной вершины. Я с трудом верил своим глазам».
Рават привязался к нам в связку между Пху Дорджи и мной. По своей длине веревка была рассчитана на двоих, но мы действовали вопреки всем теориям.
Ветер трепал нас. Мы рубили ступени, но чем выше, тем неистовее становился ветер. Меня мучила жажда, но товарищи по связке, опустив головы, упрямо шли вперед. Я не смел просить их остановиться. Вместе с ними я двигался механически, а внутренний голос говорил: «Сдаваться нельзя, надо идти вперед, ты должен победить».
Приходилось медленно и осторожно обходить большие камни на Южной вершине. Мы не пошли через ее верх, а траверсировали метров двадцать влево, пока не добрались до узкой снежной ложбины, которую назвали «Индийским убежищем». Она находится на главном траверсе от Южного седла до «Камина Хиллари». С радостью мы увидели ее, так как это было единственное укрытие от ветра и здесь находилась маленькая площадка, где мы смогли остановиться и выпить фруктового сока.
Отсюда мы решили идти налегке, оставив банку с соком и баллон с кислородом, чтобы воспользоваться ими во время возвращения от «Индийского убежища» до последнего лагеря. В 9 часов утра двинулись в путь. На каждого у нас приходился один баллон с кислородом, которого должно хватить до вершины и возвращения к этой точке. Подачу кислорода отрегулировали на два литра в минуту.