В половине четвертого мы прибыли в последний лагерь. Боги оставил два баллона с кислородом возле палатки. Конечно, он совершил бескорыстный поступок — пожертвовал частью необходимого ему самому кислорода ради нас. Рават помог открыть баллоны а Пху Дорджи и я пытались восстановить силы, подавая кислород по четыре литра в минуту. Пху Дорджи подогрел фруктовый сок, и, подкрепившись, мы почувствовали себя лучше.
Стояла плохая погода, а кислорода оставалось мало, поэтому мы решили не задерживаться здесь и перейти на Южное седло. В последнем лагере полагалось оставить полный комплект припасов, что мы и сделали. Продуктов хватило бы четырем альпинистам дня на три. Кроме того, там были еще спальные мешки и надувные матрацы.
Примерно часов в пять мы были готовы начать путь по главному восточному гребню, но в это время я снова услышал свистящий звук в регуляторе моего кислородного баллона — вытекал газ. Решили спускаться быстрым темпом, чтобы я мог обойтись оставшимся и баллоне запасом кислорода. Однако минут через пятнадцать баллон опустел, и его пришлось выбросить. Теперь — хотя склон был пологий — я двигался очень медленно и думал, что никогда не доберусь до ледяного плато. Близился закат. Издали мы видели плато, на которое падали рассеянные лучи заходящего солнца, окрашивавшие в розовый цвет сверкавшие льдины и снежные кристаллы.
Пожалуй, за все время путешествия я не чувствовал себя таким измученным, как в тот момент. Силы покинули меня. Я пытался шагать, но ноги не слушались, Пху Дорджи и Рават поддерживали меня под руки и тоже теряли силы. Наконец мы упали и не могли подняться. Ветер усилился. Темнело. Решили вырубить во льду яму и провести здесь ночь. От ураганного ветра ноги и руки онемели. Не хватало кислорода. Все попытки встать на ноги не увенчались успехом. Рават командовал:
— Раз, два, три, встать!
Ему казалось, что он кричит, а мы его не слышали. Я не мог даже взглянуть на часы. Очевидно, было около половины седьмого. В тот день мы шли без отдыха часов двенадцать-тринадцать, не считая полчаса, проведенные на вершине, где нам удалось выпить горячего кофе и немного фруктового сока. Воды у нас не было. Теперь кончился и кислород. Мы не знали, что делать. Я сел и начал вырубать лед. Наносил удары, но они оставляли на льду лишь царапины. Близилась катастрофа.
В тот момент мы увидели приближавшегося к нам с факелом в руках шерпа Пема Сундера. Нема сразу же напоил нас горячим фруктовым соком. Мы с трудом поднялись и двинулись к лагерю на Южном седле. В половине восьмого добрались до Южного седла, но ни у кого не хватило сил, чтобы связаться по рации с базовым лагерем и передать сигнал победы. Пема Сундер подогрел сок, который мы выпили с наслаждением.
В 8 часов мы устроились на ночлег в уютной палатке, хотя отсутствие кислорода ощущалось болезненно.
У меня начались галлюцинации. Мне чудилось, что Ринат хочет закрыть вход в палатку, чтобы я задохнулся (Рават, естественно, в это время спал и даже не шевелился.) В гневе я распахнул полы палатки и хотел сорвать ее. Затем я выбрался наружу и стал собирать брошенные кислородные баллоны. Меня не интересовало, пустые они или в них осталось хоть немного кислорода. Как маньяк, я собирал их, складывал в кучу, и затем сел на постели в позе Будды. Когда утром Пема Сундер принес кружку горячего чаю, я сидел бледный и обессиленный. Он с удивлением уставился на груду баллонов у входа в палатку. Позднее Рават рассказывал, что я грубил ему — обвинял в том, что он якобы спрятал фонарик, который я держал в руках, когда отвинчивал регуляторы кислородных баллонов.
Утром в половине восьмого мы вышли с Южного седла в передовой лагерь. По пути на «Желтый пояс» нам встретилась группа шерпов — они шли на Южное седло, чтобы снять лагерь и забрать оставшееся снаряжение. В 9 часов 45 минут мы дошли до Лагеря 4, где позавтракали яблочным соком, кофе и сушеными фруктами. В половине второго были в Лагере 3, а спустившись отсюда метров на тридцать, я увидел на снегу огромные следы. Шерп бессвязно бормотал, что, наверное, здесь побывал «йети» и, если только он взглянет на следы, его постигнет несчастье. Неужели мне и впрямь удастся увидеть легендарного «снежного человека»? Минут пятнадцать я ждал, держа наготове фотоаппарат на случай, если это чудище появится. Никто не по явился, и пришлось довольствоваться фотографией следов. Когда я снимал, то почувствовал удар в спину и потерял равновесие. Мелькнула мысль, что «йети» все же вернулся, да еще в такой неподходящий момент. Придя в себя, я огляделся и увидел, что на спину мне свалилась глыба затвердевшего снега. Из глыбы торчали большие камни, и, когда она неслась по склону, камни оставляли отпечатки, похожие на следы большого животного. Мое приключение можно добавить к бесчисленным рассказам о «йети».
К передовому базовому лагерю подошли в половине четвертого. Нас встречал Дану и его помощники. Дану отобрал у меня рюкзак и взвалил себе на спину.
— Пху Дорджи и Рават уже пришли и отдыхают, — сказал он.
В лагере нас тепло приветствовали Мохан и Лалл Они сняли с меня кошки и ботинки. Палатка-столовая выглядела просто очаровательно. Мохан предложил миг рюмку коньяка. Я поглядел на Лала, и тот сказал:
— Алу, это не повредит тебе.
Наутро я был бодр и весел. Мы ликвидировали лагерь и после полудня дошли до базового лагеря. Здесь нас ожидала горячая встреча. Было 1 июня, и пришли пора прощаться с Эверестом. На рассвете все члены экспедиции собрались, чтобы еще раз поглядеть на позолоченные утренним солнцем Эверест, Лхоцзе, Нупцзе и другие пики. Гигантские горы, вечные и загадочные, возвышались далеко от нас. Однако к Эвересту мы ощущали особую близость, ведь он стал частицей нашей жизни. Мы покидали снежные просторы богини Матери-Земли, благодаря ее за то, что она была благосклонна и помогла нам достичь цели. Мы гордились успехом и с горечью думали о том, что, наверное, мы уже никогда не вернемся к Эвересту. Нагруженные провиантом, снаряжением и медикаментами, мы покидали лагерь. Последний раз мы смотрели на одетую в туман и облака гору.
На обратном пути груза стало намного меньше, и понадобились только двести носильщиков. В тюках находилось снаряжение и продовольствие. Снова за работу взялся Тхандуп и его помощники. Тхандуп был произведен теперь в «генерал-майоры». Поскольку мы основательно потрудились, аппетит у нас был неутолимый.
Прошли через «Аллею призраков». Стояла середина лета, и по ледникам бежали речушки из растаявшего льда. С каждым шагом мы удалялись от Эвереста. Восхождение на него было событием вчерашнего дня, со временем оно станет еще более далеким, и что же тогда останется? Сотрется ли это событие из моей памяти?
Я шел и думал, зачем люди взбираются на горы, что толкнуло меня принять участие в экспедиции на Эверест? На эти вопросы ответить нелегко. В моем представлении горы — это девственная природа, во всей своей красе, и познать ее можно, лишь вступив с ней в борьбу.
Манит к себе Эверест. Почему? Да потому, что он самый могучий и требует приложения всех твоих сил и энергии, влечет жестокой борьбой со скалами и льдом. А уж если ты вступил в эту борьбу, то выйти из нее нельзя, хотя бы это грозило гибелью. Поднявшись на пик, ощущаешь радость, счастье, триумф, гордость за одержанную победу. Стоило мне увидеть далекий пик, вроде Эвереста, и я уже находился в ином мире, а внутри меня происходили процессы, которые хотелось назвать мистическими. В каждой вершине меня привлекали ее красота, мощь, одиночество, и она словно бросала мне вызов, который я должен был принять. Кажется, я установил связь с силами, которые сильнее тебя. Именно это чувство близости к величию и бесконечности поддерживало нас, когда мы из последних сил поднимались на Эверест. Оно вселяло мужество и уверенность в краю холодных, враждебных и беспощадных снегов и ветров. Оно давало энергию нашим телам, закаливало волю и помогало двигаться к цели.
Пока я размышлял обо всем этом, мы уже прошли Горак Шеп. Перед нами расстилались бескрайним ковром альпийские луга с мягкой, молодой травой. Мы миновали два камня, на которых выбито имя наши и покойного посла Харишвара Даяла и имя Джоан Брайтенбаха. Затем приблизились к Лобудже с ее травянистыми склонами. За один день мы преодолели трехдневный маршрут и прибыли в монастырь Тьянгбоче. Чима нес штатив кинокамеры, а я — аппарат. Нам хотелось сделать детальные снимки этого района. Вокруг Тьянгбоче цвели рододендроны. Пышная природа словно приветствовала нас.