То же самое проделывали и с руками других пациентов, в частности с майором Вермой (он находился в таком же состоянии, как и я). Мы часто направлялись в отделение физиотерапии вместе, а в промежутках между тренировками беседовали. Иногда даже ели вместе. Г-жа Верма переехала с детьми в Бомбей и кормила нас самыми изысканными блюдами. Их дети мальчик и девочка — бегали по госпиталю за кошками, а мы тем временем ели и болтали о жизни.
Меня навещали члены некоторых бомбейских альпинистских обществ, а также энтузиасты, собиравшиеся в экспедицию в Гималаи. Хотя я был уже далеко-далеко от гор и понимал, что моя альпинистская карьера кончена, проблемы высокогорных экспедиций меня интересовали.
Прошло около трех месяцев после того, как я уехал из Дели. 25 марта я получил из Дели письмо, из которого следовало, что в Бомбей приезжает Сарин и на следующий день посетит меня. Помимо важной работы для правительства Индии Сарин делал очень много дли развития нашего альпинизма. Мне так хотелось повидать его! Ведь он так умел заражать окружающих своим энтузиазмом. Сарин оптимист, и рядом с ним все трудности кажутся преодолимыми. Мне интересно было знать его мнение о сложившейся со мной ситуации.
На следующий вечер Сарин, улыбаясь, вошел в мою палату. Он сказал, что есть решение послать меня на лечение в Эйлсбэри в Стоук-Мандевильский госпиталь. Конечно, я очень обрадовался этой новости, так как слышал много хороших отзывов об этом госпитале. Известно, что существует огромная очередь желающих туда попасть, и если мне это удастся, то только благодаря усилиям Сарина. Так что новость была ошеломляющей. Он добавил, что документы уже посланы, и осталось только ждать ответа из Англии. Я представлял, каких трудов стоило Сарину добиться согласия военных медицинских властей на мое лечение за границей и преодолеть все формальности. Сарин спешил — его ждало много неотложных дел.
Веру в лучшее будущее поддерживали во мне мои друзья и встречи, подобные той, которая произошла с Сарином. Я никому не сказал о том, что, возможно, поеду в Англию, но сам был чрезвычайно рад и взволнован. Я чувствовал, что именно после моего пребывания в Стоук-Мандевиле я не буду больше зависеть от других людей. Моя жизнь в госпитале в Бомбее текла по-прежнему. Я ждал ответа из Англии. Ежедневные процедуры в отделении физиотерапии и в кабинете трудотерапии играли в то время главную роль.
В палате все чаще появлялись посетители, и каждый старался предложить свой, новый метод лечения. Одни расхваливали методы лечения иглотерапией, другие советовали обратиться к гомеопатам, третьи сообщали последние достижения аюрведической системы. Однако v меня не было ни физических, ни моральных сил для новых медицинских экспериментов. Правда, я терпеливо выслушивал все советы, но принять их не мог — просто ждал, когда посетителю надоест говорить о методах лечения и он перейдет на житейские темы, о росте цен на рынке и т. д. Труднее всего приходилось с искренними доброжелателями — они были полны надежд и весьма красноречивы. Не обращая внимания на мое молчание, они продолжали настаивать на своих способах лечения моего недуга.
Я заметил, что полковник Гурдев и его супруга в последнее время как-то погрустнели. Они мало говорили со мной и почти не шутили. Видно, им очень хотелось чтобы я все-таки испробовал предложенный ими метод лечения.
— Есть хаким[38], Хари, — сказал однажды Гурдев, и очень хороший.
Затеяв этот разговор, Гурдев оживился и стал расхваливать достижения системы унани и успешные методы хакима. Он заверял меня, будто бы тот исцеляет безнадежно больных и вообще добился в лечении удивительных результатов. Супруги знали, что я не доверяю хакимам и их методам. Они понимали, что вряд ли я отнесусь серьезно к их предложению. Из Дели мне позвонила мать. Она спросила:
— Хари, в чем дело? Почему ты не хочешь обратиться к хакиму?
И добавила:
— Может, он и не поможет, но и вреда никакого не принесет.
Однажды ко мне все-таки пришел хаким. Гурдов ввел его в палату. Поклонник хакима — огромный сикх — поднял дверную занавеску, пропуская вперед знахаря. Прежде всего хаким объяснил, какие именно болезни он лечит, затем перечислил всех, кого он уже исцелил. Это длилось довольно долго. Что касается диагноза и лечения моего заболевания, то, по его мнению, требовалось совсем немного времени. Для снадобья нужно растолочь моти (жемчужины) и кастури (чудодейственное средство — вытяжка из каких-то органов оленя). Знахарь тут же добавил, что снадобье будет стоить довольно дорого, но результаты превзойдут все расходы.
За лечение следовало платить от двухсот до трехсот рупий в день. Помимо снадобий я должен был ежедневно съедать на завтрак четверть фунта гхи (топленого масла), смешанного с полфунтом молока, суп из дюжины голубей, примерно четыре стакана. Суп следовало принимать дважды в день вместе со снадобьями.
Я был сбит с толку. Может быть, хаким что-то напутал и прописал диету для борца? Вмешался его поклонник:
— Сэр, для вашей диеты я с удовольствием буду поставлять молоко и гхи.
— Да это не проблема. Сардар[39] сахиб позаботится обо всем, — сказал Гурдев.
Что касается голубей, то Гурдев пообещал сам доставать их. Я готов был приступить к лечению, как только хаким подтвердит свой диагноз. Что касается платы, то выяснилось, что я буду платить только в том случае, если эти средства мне помогут. Итак, все было готово. Явно довольный сардар распрощался с нами. Гурдев сказал, что у сардара есть молочная ферма. Наверное, его буйволы были самые сильные, если он их держал на такой же обильной диете.
На следующее утро хаким пришел снова, чтобы подтвердить диагноз и уточнить методы лечения. В это время в палате находилась приехавшая из Дели навестить меня г-жа Бали, очаровательная дама. Пока хаким пытался поставить диагноз, он все время поглядывал на даму. Я нарушил молчание.
— Хаким джи, давайте начнем лечение — я готов.
Так и осталось неясным, кому ставил диагноз хаким, то ли мне, то ли прекрасной посетительнице, ведь именно ей он уделял больше внимания. В общем, я решился приступить к лечению и рассчитывал взлететь и облачным высям словно голубь, которого ловили для супа.
К моему лечению приступили с понедельника. Рано утром появился Гурдев с молоком, гхи и пилюлями, приготовленными хакимом. Завтрак был малосъедобным, правда от него меня не тошнило. Затем Гурдев принес два термоса с супом. Я поел, но меня тут же вырвало. Хотелось плюнуть на всю затею, но я все-таки принял пилюлю, которая, по словам хакима, помогала усваивать пищу. Я проглотил ее, но про себя подумал, что хаким — шарлатан. Тем не менее я продолжал четко выполнять его предписания. Я промучался всю неделю. Затем поблагодарил хакима и сардара и спросил, сколько я им должен. Сардар гордо отказался от денег за молоко и гхи и добавил, что за все заплатит хакиму сам. Он просил меня не обижать его и не настаивать на плате. Я был тронут и поблагодарил их. Эксперимент с системой унани провалился, и я вернулся к обычной диете.
В однообразии будничной больничной жизни про изошли некоторые перемены. Один товарищ одолжил мне пишущую машинку, и я стал учиться печатать. Пальцы еще были слабые, и я не мог долго держать перо в руках, поэтому за меня письма писали другие. Это и привело меня к мысли достать пишущую машинку и самому заняться личной корреспонденцией. Подолгу просиживая в инвалидном кресле за машинкой, я пытался научиться печатать. Прошло несколько дней, и на бумаге появились первые слова… Хотя целую страницу я напечатать еще не мог, первый успех окрылил меня. Вскоре я так увлекся, что ответил на груду накопившихся писем и привел в порядок свою корреспонденцию. Это был серьезный шаг вперед. Я находил удовлетворение в том, что мог без посторонней помощи общаться с дорогими мне людьми. Все дольше задерживался я на веранде, складывая буквы в слова, слова — в предложения.