Катер вел от «Прончищева» последнюю шлюпку с грузом, когда внезапно налетел норд-вестовый ветер и закрутил на воде белые гребешки. Резкими, сильными порывами ветер набрасывался на катер, словно пытался перевернуть его.
Побледневшая Таня ладонью заслоняла лицо от непрерывного потока соленых брызг. Одежда вмиг стала мокрой. Цесарский сжался и тревожно смотрел на подкатывавшиеся валы. Катер упорно шел вперед, переваливаясь на крутых пенистых волнах. На длинном буксире сзади тяжело колыхалась шлюпка. Трое ребят сидели там на мешках, тесно прижавшись друг к другу.
Таня повернулась к шлюпке:
— Э-эй! Живы там?
Со шлюпки донеслось:
— А-а! — Шквалистые порывы ветра и грохочущий шум беспорядочно сталкивающихся волн заглушали звуки. Таня так и не смогла ничего разобрать. Она опять крикнула:
— Держитесь!
Тяжелая волна ударила в катер и с шумом перехлестнула через борт. Катер накренился, заметно осел кормой и, сделав зигзаг, снова вернулся на курс. Цесарский испуганно оглянулся.
— Вычерпывай скорей! Захлестнет нас!
Таня схватила тяжелый ковш и взялась за работу. Но не успела она вычерпать и половину набравшейся в катер воды, как ударила новая волна. Не обращая внимания на пронизывающий ветер и ледяную воду, Таня черпала и черпала ковшом. От холода и усталости руки стали словно чужими — тяжелыми и непослушными.
— Женя, далеко еще до берега? — жалобно спросила она, с трудом пытаясь уложить в гнездо выпавший оттуда тяжелый аварийный топор.
— Если бы одни, так давно бы на берегу были, — отрывисто, со злобой отозвался Цесарский. — Эта шаланда угробит нас. Ей-то ничего не сделается. Черт меня дернул полезть в этот рейс.
— Женя!
— Что, Женя? Что, Женя? Видишь, вон заряд идет, если не успеем удрать от него, нам придется хлебнуть воды из-за этой шаланды.
— Но там же люди, как ты можешь так?
— Знаю, что люди. Я тоже человек. Могли бы и сами на веслах добраться, а теперь и мы из-за них рискуем.
Замелькали первые крупные снежинки, и через минуту все вокруг скрылось в непроницаемой снежной пелене. В наступившей темноте взвыл ветер и глухо зарокотало море.
— Женя, мне страшно! — воскликнула Таня и прижалась к его спине. Но Цесарский вдруг приподнялся, резко шатнулся в сторону и быстро закрутил штурвал. Катер медленно покатился влево, и в тот же миг Таня увидела, как рядом с бортом катера неторопливо проплыла вся изъеденная водой тяжелая зеленоватая льдина. Цесарский оглянулся на Таню и зло прохрипел:
— Видела? Вот тебе и люди твои. Напоролись бы на нее, и капут сразу.
Неожиданно, словно схваченное чьей-то могучей рукой, суденышко замерло на месте, низко осев кормой. Тонко взвыл мотор, что-то с треском лопнуло, и катер стремительно бросился вперед, зарываясь носом в воду. Волна тяжело опрокинулась на ветровое стекло, и катер до половины наполнился водой. Мотор чихнул несколько раз, а затем заглох. С кормы беспомощно свисал обрывок буксира. В наступившей тишине лишь жестко хлестал по стеклу снежный заряд.
Перепуганная Таня без устали вычерпывала воду. Цесарский несколько мгновений сидел, дико озираясь, затем схватил пожарное ведро и бросился помогать Тане. Хрипло дыша, он непрерывно бормотал:
— Говорил, не надо было идти… Черт бы их всех побрал!.. Конец теперь…
Таня с недоумением посмотрела на его побелевшее лицо, трясущиеся губы и тревожно спросила:
— Что с тобой, Женя? Что ты говоришь?
Цесарский вдруг выпрямился, бросил ведро на дно катера и истерически закричал:
— Из-за паршивых мешков с мукой я пропадать должен, да? Я еще жить хочу, понятно вам или нет?
Он рухнул на дно катера прямо в ледяную воду и закрыл лицо руками.
Страх охватил Таню. Она бросилась к Цесарскому и, силясь разнять его руки, плача и целуя его, торопливо и несвязно уговаривала:
— Женечка, милый, возьми себя в руки! Ну! Будь же мужчиной, Женя! Я всю воду сейчас вычерпаю, ты только мотор, мотор чини, Женя. Ты слышишь, мотор скорее чини, ведь потонем мы! И они потонут!
Цесарский медленно поднял голову и вяло спросил:
— Кто… они?
— Да ребята же! Ведь шлюпку оторвало!
— А-а… — равнодушно протянул Цесарский и снова опустил голову.
Но Таня энергично тормошила Цесарского. То ласково уговаривая, то угрожая, она заставила его подняться. Цесарский с трудом перелез через сиденье и начал ковыряться в моторе.
В белом мраке, тяжко гудело встревоженное море, и черные волны били беспомощное суденышко. Но Тане некогда было смотреть вокруг. Она без устали работала черпаком и что-то громко кричала, стараясь подбодрить струсившего не на шутку механика.