И еще прошли три часа, и еще три, и еще четыре… Медленно тащил спасатель «Тавриду» от берегов Новой Земли. Шестнадцать с половиной миль от берега… девятнадцать миль… двадцать три мили…
На следующий день подошел спасатель из Мурманска, подал второй трос на корму «Тавриды» — и гуще засвистел в снастях встречный ветер, чаще зашлепали волны по корпусу.
У острова Харлов, под его высокими крутыми берегами, спасатель из Мурманска завел трос на нос «Тавриды». Военный буксир, пожелав гудками доброго пути, отправился на свою базу. Теперь «Таврида» могла работать собственной машиной. Шторм стал не страшен. Тем более, что спасатель — вот он, рядом, пятисотметровым тросом в руку толщиной, не торопясь, тянет себе и тянет «Тавриду» домой в Мурманск.
В Кильдинском проливе стали на якорь и занялись откачкой воды из трюмов. Помпы и донки работали на полную мощь весь рейс, но сейчас, когда перестала бить волна, вода в трюмах быстро пошла на убыль.
«Таврида» вновь обрела свою прежнюю осанку и готова была продолжить путь в порт своим ходом. Убрали буксирный трос, и вот он — Кольский залив. А значит, и дом — рядом!
АНДАНТЕ МОЦАРТА
Вся команда «Тавриды» стояла на палубе, всматриваясь в приближающийся причал.
— Видишь, сколько народу пришло нас встречать! Только оркестра не хватает. А машин сколько! Вот это встреча! — возбужденно шептал на ухо Тимофею третий помощник.
И верно, причал был забит народом. А насчет оркестра ошибся третий помощник, и оркестр тоже был.
Что-то кричали встречающие, кто-то не выдержал там, на причале, заплакал в голос, и забегали, задвигались люди на палубе «Тавриды»…
А потом все перемешалось на судне — и начальство, и матросы, и встречающие друзья и родственники.
И когда через мегафон капитан попросил команду построиться на носовой палубе — странный получился строй. С детьми, с женами, со стариками встали перед Шулеповым в одном строю члены его экипажа.
Шулепов взглянул на начальника пароходства. Тот кивнул головой — ничего, мол, сойдет. Бурмистров достал лист бумаги и зачитал приказ по пароходству об объявлении благодарности экипажу «Тавриды» за проявленное мужество и стойкость в борьбе со стихией. И каждый член экипажа был назван. И каждому члену экипажа от имени министра Бурмистров вручил именные часы с надписью «За мужество на море». Все получили трехдневный отпуск. На борт уже пришла подменная команда.
— А через три дня встретимся у меня в кабинете, — закончил свою речь Бурмистров.
…Тимофей снял трубку телефона в проходной порта и набрал номер поликлиники.
— Можно попросить к телефону врача Ковалеву?
— Товарищ, здесь рассыльных нет, — ответил сердитый женский голос.
— Я прошу вас. Это говорит штурман Таволжанов с «Тавриды», мы только что пришли.
— С «Тавриды»? Так надо было сразу и говорить, — потеплел голос в трубке. — Сейчас позову.
Тимофей услышал, как часто застучали каблучки по полу, в трубке зашуршало…
— Маринушка! — тихо произнес он. В трубке всхлипнуло раз, другой…
— Маринушка! — закричал Тимофей.
— Тима! Родной мой!
— Маринушка, я бегу к тебе!
— Я жду… Я буду дома через пять минут… Я жду.
На пятый этаж Тимофей взлетел одним духом и не успел еще надавить кнопку звонка, как дверь открылась. Марина протянула навстречу руки, шагнула к нему…
Тимофей бережно гладил ее волосы и молчал, силясь проглотить застрявший в горле теплый комок.
— Мне сказали: «Таврида» переломилась на волне. Я думала, что сойду с ума… Я на двадцать лет стала старше за эти дни, милый ты мой… — всхлипывая, говорила Марина.
— Ничего, все обошлось, — твердил Тимофей, — все обошлось.
— Ты жив! Как я боялась за тебя, если бы ты знал…
Давно наступил вечер, а Тимофей все рассказывал и рассказывал Марине о последнем рейсе. Ей надо было знать все, и она дотошно расспрашивала о мельчайших деталях. Потом она обхватила руками его голову, близко заглянула в глаза и спросила:
— Страшно было, Тима?
Тимофей чуть кивнул.
— Страшно, Марина. Особенно плохо было, когда я на верхнем мостике у прожектора стоял… Никогда раньше я не ощущал так своей беспомощности. Знаешь, ну, меньше песчинки я себе казался там. До того страшно было, что я орал, как говорится, нечеловеческим голосом.
— Орал?
— Ага, от испуга. И знаешь, поорал, поорал — и вроде бояться стал меньше. Привык, что ли. Или страх с криком вышел.