Хохот качнул пароход.
Грация и смелый туалет „балерины“ привлекли к ней такое внимание, что от боцманской юбки грозили остаться лишь конструктивные детали…
Дед-Мороз, спасая жертву искусства, тряхнул над головой подарочным мешком: посыпались поздравительные радиограммы.
Каждый хватал свою и отворачивался — на бумажное свидание с родными.
Больше всех ликовал Саня, третий штурман. Подходил к друзьям:
— Поздравила! Видал?
Ему смущенно улыбались:
— Значит, все в норме!
— Видно, болела…
— А теперь поправилась…
Утренник окончен. Берем третьего. Идем на спардек. Поем под гитару:
— Парни! Здесь третий? — взлетел на надстройку, запыхавшись, радист. — Возьми, вот поздравительная тебе.
Саня развернул бланк. „С Новым годом, дорогой, прости молчание.
Сейчас уже все хорошо. Целую. Твоя жена Лена“.
Он улыбнулся.
— Спасибо, я читал уж. Дед раздавал…
— Нет!.. Знаешь… я ее только принял…
— Как?.. А та?!
— Та… Ту… прости: мы с помполитом тебе написали.
Он не договорил. Саня схватил гиганта-радиста за горло и двинул к реллингам. Прижал… Еще чуть и перевалит туда — за…
И мы почему-то стоим и молчим. Не вступаемся.
Руки его сами разжались — он обнял радиста за плечи и как-то совсем по-детски ткнулся лицом в грудь:
— Митя… Друг!
Так они застыли вдвоем у борга, Над бездной. Что их связывало теперь?
Мы молча спустились по трапу.
Тихо. Вокруг новогодняя ночь. В океане праздничный штиль.
Василий Шилоносов
в прошлом — матрос „Севрыбхолодфлота“, ныне — помощник рыбмастера „Мурмансельди“.
Поручение
Получив направление, Виктор Харламов прямо из отдела кадров отправился в порт. Хотелось сейчас же увидеть пароход, на котором придется работать, и узнать, когда отход в море. Чтобы попасть на „Ардатов“ (он стоял пятым корпусом от причала), Виктору пришлось перебраться через палубы четырех таких же обмерзших, пропахших рыбой и окутанных паром траулеров. Вахтенный матрос на „Ардатове“ неохотно отвернул воротник полушубка и посоветовал ему:
— А ты к штурману не ходи. Иди прямо к тралмейстеру. Помощников своих он сам принимает, а уже потом ведет к штурману.
Виктор отряхнул пальто от снега и постучал в дверь каюты. Ответа не последовало. Подождав немного, он постучался еще раз. За дверью что-то громыхнуло, затем хриплый голос невнятно прорычал:
— Ну кто там?! Входи!
Виктор шагнул в каюту.
— Здравствуйте!
— Здорово! Что надо?
В каюте сидел огромный детина с шапкой черных волос, не бритый. Из-под маленького стола почти на всю ширину каюты торчали его ноги, обутые в огромные полуболотные сапоги, а руки, большие и волосатые, устало лежали на столе, на котором валялись куски хлеба, вяленая рыба, стояла начатая „столичная“ и пустой граненый стакан с отбитым краем.
Виктор немного растерялся, но, помешкав, достал направление и положил на стол:
— Вот. Направлен к вам мастером лова.
— Что-о? Мастером? Ты? Да они что там, в кадрах, с ума посходили?! Волосаны! Детсад мне из судна устраивают. Ух!
Тралмейстер встал, почти упершись головой в подволок. Только теперь по-настоящему увидел Виктор, что за человечищем был тралмейстер Александр Федорович Чайкин.
Сверху вниз пренебрежительно глянув на Виктора, он спросил:
— Сколько же тебе лет, мастер?
Виктор смутился и оробел.
— Девятнадцать, — проговорил он, хотя до девятнадцати ему нужно было прожить еще целых полгода.
— Ха! — громыхнул над ним мощный бас тралмейстера. — Девятнадцать. Да тебе еще возле материной юбки сидеть надо! Салажонок. На камбуз! Юнгой! Кастрюли мыть. Чтоб им в печенку. Ну, что стоишь? Мне мастер нужен, а не ребенок!
— Но я уже два года хожу в море, товарищ тралмейстер, — попытался постоять за себя Виктор, — а если не нужен, напишите об этом в направлении, и я пойду в кадры.
— А ты в пузырь не лезь, салажонок! Молод еще. Сам знаю, что делать! Отход на завтра, чтоб им в душу… В море пойдешь! Понял?! Мастером!.. Не справишься — выгоню. Водку пьешь?