На следующее утро отчаянно болела голова, и печально похрустывали в кармане остатки замечательного плана. „Ладно, будут еще рейсы“, — успокаивал себя Николай.
…Катит море холодные волны. Поет бесконечную песню. То могуче-величавую, то скорбную. И бегут дни, похожие друг на друга. И на Лабрадоре, и на Джорджес-банке, и в Южной Атлантике. Везде волны, ветер и работа.
А после первого рейса прошел год. Год, отведенный для моря. В одну из стоянок Николай получил телеграмму от деда: „Выезжай, заболела мать“. В отделе кадров ему предлагали отпуск, но он решительно заявил:
— Увольняюсь!
Стучали колеса. Поезд стремительно вез его домой, а на душе почему-то кошки скребли. „Ничего, пройдет“, — уговаривал себя Николай.
Только сойдя с поезда на маленькой станции с чудным названием Пулька, он почувствовал, как соскучился по знакомому с детства дубу у дороги, набухшему от дождя и солнца, по бесхитростной песне жаворонка.
Подхватив чемодан, Николай быстро зашагал домой. Осторожно открыл дверь, зашел в комнату. Похудевшая во время болезни мать протянула к нему руки.
— Сынок, милый, вернулся.
Он гладил седую голову матери и подозрительно моргал.
— Мамочка, ну, успокойся. Видишь, я жив, здоров!
Николай закурил, медленно прошелся по комнате. Одна из половиц скрипнула. Он еще раз наступил на нее. „Точно, это она“. Вспомнил, как пацаном любил лазить по этой половице. Мать ругала, а он лазил.
„Упрямый был, да и сейчас не лучше“, — подумал Николай и вдруг рассмеялся тихо и счастливо.
В сенях стукнуло. Дверь распахнулась, пропустив старичка в рубахе до колен, подпоясанной ремешком.
— Здравствуй, дедушка!
— Ну, как? — вместо приветствия спросил дед. Глаза его смотрели строго.
— Как море, спрашиваю?
Николай не дал деду договорить, обнял его и уткнулся в колючую бороду, пахнущую табаком и травами.
Мать улыбалась. Дед смущенно заворчал, но, по-видимому, довольный, прошаркал на кухню.
Вечером Николай собрался в клуб. Мать, заметив его нерешительность, проговорила:
— Иди, сынок, иди. Заждалась она тебя. Дай бог, может, и на свадьбе твоей с дедом погуляем.
В клубе самоотреченно кружились пары. Много было незнакомых парней и девчонок. Валю он увидел не сразу. Потом почувствовал настойчивый взгляд. Валя стояла за спинами подруг, а глаза ее синие, как море, так и плыли за Николаем. Их взгляды встретились. Он второпях пожал протянутую руку и шепнул:
— Пойдем отсюда.
С трудом протолкавшись к выходу, они выбрались на улицу. И мир затих. Они брели по слегка освещенной улице, прижимаясь друг к другу, самые счастливые на земле.
Прошла неделя, вторая, а Николай еще никак не мог привыкнуть к солнцу, к зелени. Он удил рыбу, купался, слушал по утрам шепот просыпавшегося леса. А вечерами — бесконечные прогулки с Валей.
Свадьбу решили сыграть позднее, когда Николай поступит на работу.
— На станцию неплохо бы, — вздохнула мать, — рядом с домом, да и работа хорошая.
А ему было все равно. На станцию так на станцию.
Ночи становились темнее, ненастнее. Дождик холодный и нудный иногда затягивался на целые часы. В такие дни вспоминался Мурманск, ребята, корабли, жадно ждущие у причалов своих хозяев…
Мать не могла нарадоваться на сына. А дед молчал, посасывая свою прокопченную трубку.
Однажды ранним утром Николай решил пойти на озеро искупаться. Вода была холодная, но он быстро разделся и поплыл. На середине озера лег на спину. Облака по-осеннему темные, рваные плыли на север. Они были очень похожи на корабли.
Вдруг Николая словно чем-то обожгло. Он затаил дыхание. Прорвавшие низкие тучи солнечные лучи коснулись гребешков ряби. Вода заискрилась. А солнце щедрее и щедрее посылало на землю лучи. Уже все озеро заиграло яркими красками. Николаю казалось, что он плывет по залитому огнем океану возле Лабрадора.
Такое впервые он видел именно там. После затяжного шторма ветер неожиданно стих. Николай стоял на руле, пошатываясь от усталости. Веки слипались. Хотелось спать. Бросив взгляд туда, где всходило солнце, он вздрогнул так же, как сейчас. Тягучие волны перекатывались за бортом. А над самим горизонтом появился диск солнца. Лучи его коснулись воды, и над океаном запылало пламя…
Николай быстро поплыл к берегу. Торопливо оделся и поспешил домой.
Через два дня грустный, немного растерянный от неожиданного расставания, он садился в машину. Рядом стояли мать и Валя. Мать плакала. Губы ее подергивались и, казалось, шептали: проклятое море!