журналист, бывший матрос Мурманского тралового флота и «Мурмансельди», ныне — методист культбазы плавсостава Северного бассейна.
Лучи утреннего солнца
Человек раскрывается полнее тогда, когда ему трудно. В море трудно всем. И человек в нем, как горошина на ладони, виден со всех сторон. Если же горошина с гнильцой, она, падая, лопается, показывая свое нездоровое нутро.
Сейчас я почти за три тысячи миль от нашего города. Под нами то проваливается, то давит на подошвы ног палуба. Наш большой морозильный траулер «Добролюбов», запряженный в трал, утомленно кивает и водит в стороны носом, стараясь отделаться от назойливых волн. Корабль поскрипывает от старости, но службу свою несет исправно. Правда, иногда его подводит здоровьишко: захандрит двигатель, а то поломается лебедка, — тогда на судно приходит беда. Кстати, у этой же самой лебедки не так давно сломался стопор, и пошли гулять ваера, только глядеть успевай, но любоваться тут было некогда; старший мастер по добыче Иван Тихонович Самородов уже метался по палубе, громыхая трубным голосом:
— Доски! Давай доски — стопорить!
Матросы кинулись на шлюпочную палубу и оттуда полетели доски. Застопорили. Спасли и трал и ваера.
А потом механики ходили на катере на другой пароход вытачивать нужную деталь. Если говорить откровенно, то в этом рейсе горя хватили немало. Старика «Добролюбова» надо обязательно отправить подлечиться. Говорят, что пришла радиограмма о постановке судна в ремонт на девять месяцев.
— Пора, пора, — подтверждает Иван Тихонович.
Мы сейчас с ним вдвоем на кормовом мостике. Поднимаем трал. Я то гляжу на компас, то в сторону слипа, как идут ваера. Иван Тихонович тоже воткнулся в окошко. Он только что поднялся с рабочей палубы; высокий, грузный, в мокрой фуфайке, в коричневой кожаной шапке с подвернутыми кверху клапанами. На висках и затылке индевеет морская соль — седина. Крупное мужественное лицо, красное от ветра и хлестких снежных зарядов. Толстые пальцы, пухлые и побагровевшие от холодной воды разминают сигарету. Кажется, от нее сейчас ничего не останется.
Но кажущаяся грубоватость пальцев обманчива: я-то видел, как они искусно чинят трал. А чинить тралы в этом рейсе пришлось до чертиков. Что ни траление, то рваный трал. Один трал спускают, другой — чинят. Ох уж этот Лабрадор! Капитан иногда бросает в шутку: «Проклятый богом уголок». Он прав: сколько тут нервов попортили люди. А рыбу ловить надо. Иначе зачем же в такую даль нам было приходить. Треска здесь хорошая. Но грунт…
Подъем трала длится, примерно, двадцать минут. За это время Иван Тихонович, глядя в окно и затягиваясь сигаретой, успевает рассказать одну-две истории. Я слушаю с удовольствием, потому и рад, когда он приходит ко мне на мостик.
— Вы давно в Мурманске? — спрашиваю я Ивана Тихоновича.
— Давненько, — говорит бывалый моряк. Очевидно, Ивана Тихоновича такой вопрос наводит на размышления. Жду, когда откроется его душа, подобно драгоценному кладу. И мой собеседник обрисовывает первое кирпичное здание в Мурманске, три жалких причала на месте нынешнего рыболовного порта, подход к ним жалких ботишек и выгрузку рыбы вручную. Стараюсь представить и поверить, что такое действительно было. Но в мыслях все равно возникает современный размашистый порт с заводами, с океанскими кораблями, с десятками гигантских портальных кранов, с железнодорожными линиями, пролегшими вдоль бетонированных причалов.
— Вот у меня два сына… Все для них… — Ивану Тихоновичу не довелось учиться. — А сейчас — пожалуйста, хоть прямо на корабле. И дополнительно дают оплачиваемый отпуск для сдачи экзаменов. И учебники в судовой библиотеке есть. Светло, тепло. Прямо мечта.
Придет иногда Иван Тихонович в рулевую рубку, полюбуется, как четвертый помощник капитана Игорь Наркевич следит за показателями рыбопоисковых приборов и не сдержится:
— Нынче-то вам что… не надо с тачками бегать по палубе. Вот мы… мы набегались в свое время. А сейчас… Какое у тебя образование?
— Высшая мореходка, — отвечает Игорь, поправляя челочку.
— Инженер…
Ивана Тихоновича тут берет какая-то непонятная обида, и он справедливо или несправедливо вступает в конфликт с молодым штурманом: уж больно быстро молодежь становится образованной, а он, отдавший всю свою рабочую жизнь морю, до сих пор не может как следует расписаться.
— Теперь-то вам что… — повторяет Иван Тихонович и глядит туда, где выплывает трал, напористо пробивая буруны, рожденные им на прорыве неизмеримо тяжелого и горько-соленого пласта воды.