— Отметочку сделайте, раз уж к вам попал.
Мария внимательно прочитала удостоверение, поставила печать и записала что-то в книгу.
— Ну вот, теперь ты законный житель в нашем поселке.
— А где народ? Никого на улице не видно, — полюбопытствовал я.
— А на берегу. Сети чинят. Я тоже сейчас туда иду. У нас одна забота — сети чинить, маты для сейнера плести, а то и кранцы делать. Мы все тут умеем, хоть и бабы.
— Мне бы хотелось познакомиться с семьей капитана Богданова, — нерешительно сказал я.
— А чего ж! Вот на берегу и познакомишься с его жинкой и домой зайдешь, сынка ихнего посмотришь, — Мария усмехнулась.
Я не понял причину ее усмешки, но расспрашивать не стал…
Пологий каменистый берег был утыкан кольями. Навешенные на них сети хлопали и вздувались под ветром. Женщины и дети штопали порванные ячеи сетей, орудуя большими деревянными иглами.
— А вот и супруга Якова Антоновича, Елизавета Васильевна. Прошу любить и жаловать, — Мария остановилась перед невысокой молодой женщиной.
Обветренное лицо Елизаветы Васильевны с добрыми и доверчивыми серыми глазами было красиво той неяркой русской красотой, которая, не обжигая, надолго запоминается. Жена Богданова казалась несколько полноватой для своего роста, но движения ее были легки и быстры.
— Здравствуйте, — спокойно ответила она на мое приветствие и вопросительно взглянула на Марию.
— Да вот, прибыл к твоему Якову. Интервью брать.
— Ужас! Опять! Мало вам одного, что ли раза? — недовольно проговорила Елизавета Васильевна.
— А в чем все-таки дело? — спросил встревоженно я. — Что произошло в прошлый раз?
— Будто не знаете, — Елизавета Васильевна строго, взглянула на меня. — Яков вам в газету письмо писал, да вы побоялись его напечатать.
— Честное слово, я ничего не знаю о письме, — растерялся я. — Я недавно в газете работаю.
— А что тут говорить! — вмешалась Мария. — Такое нам понаписали в том интервью, что Якову глаза стыдно было показать на народ. Ну, да мы-то знаем, какой он на самом деле. Сроду такого не скажет. У него и мыслей подобных никогда не бывает и быть не может: «Мы геройски вступили в схватку со стихией», — тьфу, да и только! — гневно сверкнула глазами Мария. — И как только не стыдно срамить людей! Ну, вы теперь сами разбирайтесь, а я пошла, мне свою долю надо отштопать.
Я стоял перед Елизаветой Васильевной, не зная, что сказать.
— Вы уж извините, что так вышло, — промямлил я, — только я ни при чем.
— Да вы не огорчайтесь, — сочувственно произнесла Елизавета Васильевна. — Это все ваш редактор насочинял. А вам вот не повезло. Яков в море, и я не жду его скоро.
— Я знаю. Да только теперь все равно парохода придется ждать. Может, вы мне что расскажете…
— Что же, заходите домой, там и поговорим, — Елизавета Васильевна вновь взялась за иглу.
Я поблагодарил. Однако идти сейчас мне было некуда, и я остался на берегу. Женщины окружили меня и стали учить своему нехитрому ремеслу. Смеху и шуму было много — они от души потешались над моими неуклюжими действиями. Но я не обижался — понимал, что приезд постороннего человека несколько оживил однообразие их жизни…
Когда вечером я сидел с бабкой Нефедовной за ужином и рассказывал ей о событиях дня, она качала головой и посмеивалась.
— Наши бабы, они такие. Задиристые. Ты на них обиды не имей. А к Лизавете сходи, да не раз. Поговори. И на сынка обрати внимание. Особенный он у них парень. А и упрямый — страсть. Весь в отца.
…К Богдановым я зашел на следующий день, под вечер. Внутри изба была сделана по-городскому — стены обшиты сухой штукатуркой и оклеены красивыми обоями. Две комнаты и гостиная обставлены современной мебелью. В углу гостиной на тумбочке стояла радиола «Эстония». Пол устлан большим ковром.
Елизавета Васильевна и ее еще не старая мать встретили меня радушно и сразу пригласили к столу.
— Ваня, иди чай пить! — крикнула в окно Елизавета Васильевна.
— Сейчас! — глухо послышалось в ответ.
— Опять в сарае с утра сидит. Только поесть и забегает, — пожаловалась неизвестно кому Елизавета Васильевна.
— Мастерит что-нибудь? — поинтересовался я.
Елизавета Васильевна махнула рукой.
— Какой там мастерит! Да вы вот днем к нему зайдите, полюбопытствуйте. Сидит за книгами или транзистор слушает. Ванюша! — опять крикнула она в окно. — Иди поешь хоть, горе ты мое горькое. — Она вздохнула и повернулась ко мне: — Поверите, как привез ему отец игрушку — «Спидолу», так не оторвешь теперь мальца: день и ночь крутит ее, все Англию ловит. Ужас!