— Спасибо вам за все, Игорь Федорович, — растроганно сказал художник и, чуть помедлив, нерешительно добавил: — Я вот что еще хотел вас спросить: что будет теперь с Федей Шалагиным?
— Что будет? — переспросил капитан и посмотрел на художника прищуренными веселыми глазами. — Трудно пока еще сказать, что из него будет. Если говорить на вашем языке художников, то это пока первый набросок, эскиз того нового Федьки Шалагина, каким мы его хотели бы видеть. Он, как вы видели, «сорвался» в море, может быть, еще «сорвется» разик-другой. Но все равно я почему-то верю в него, верю, что эскиз этот мы доведем до настоящего портрета.
Клавдий Филиппович схватил капитана за руку и долго благодарно тряс ее.
— Как это вы хорошо сказали, — воскликнул он. — И так хорошо, отрадно бывает верить в человека. Спасибо вам, вы сняли камень с моей души.
— Что вы, Клавдий Филиппович, это мы должны вам сказать спасибо.
— Мне? — изумился художник. — За что же мне-то?
— Да за то, что именно вы, говоря опять же по-вашему, наложили на этот живой «эскиз» очень важный штрих.
— Ну что вы, что вы, — замахал руками смущенный художник, — моему штриху всегда не хватало законченности, твердости…
Я проводил Клавдия Филипповича в город и здесь, у подъезда гостиницы «Арктика», мы расстались, уговорившись встретиться еще раз у него в номере.
Вскоре мы снова вышли в море в очередной рейс, а когда вернулись в порт, я узнал, что художник Зимовейский ушел на плавбазе «Печенга» в Северную Атлантику.
Найдет ли он там «своего Канина», напишет ли он потом свою задуманную картину или, может быть, его воображение захватил новый замысел, еще более беспокойный, волнующий и жгучий?
Кто знает. Подожду, когда он вернется из рейса.
Жду не только я, ждет его и наш лучший засольщик Федя Шалагин, ему-то есть что рассказать художнику, с которым он когда-то «прикидывал» композиции новых сюжетов.
Александр Бездольный
рефмеханик Мурманского тралового флота, студент-заочник Мурманского высшего инженерного морского училища.
Муфта
До конца вахты оставалось немногим более часа. Работа была проделана, по мнению Андрея, большая, и главное — хорошо. Он еще раз с удовольствием осмотрел сальник и полез в карман за сигаретами.
«Перекурю немного, — подумал он, — а там возьмусь за муфту. Интересно, какое у Валентина будет лицо? Придет подменять, а „первый“ уже двигает поршнями…»
Андрей устало усмехнулся. С «первым» повозились они немало. Запчастей почти совсем не было, а в это время ребята наверху поднимают трал за тралом. На обед хоть совсем не являйся: только сядешь за стол, и начинается со всех сторон:
— Ну, как там с холодом?
Или иронически многозначительно:
— Да, не повезло нам с холодильниками.
Эх! Да чего там — вспоминать не хочется. Этот электрик… — Андрей даже передернул плечами, — и надо же случиться такому! А ведь во всем сам виноват.
Однажды, еще в самом начале рейса, Андрей, поднявшись из машинного отделения, решил проверить работу вентиляторов морозильных камер. Идя по рыбофабрике, он увидел, как электрик, весь выпачканный маслом и ржавчиной, багровея от натуги, тащил солидных размеров электромотор.
«В мастерскую, наверное, а ведь далековато еще», — мелькнуло в голове у Андрея. Вслух он спросил:
— Трудимся, значит?
Электрик, парень его лет, остановился, с облегчением выпрямил спину и посмотрел на Андрея.
— Да, вот если бы не этот «пузан», — он добродушно пнул ногой лоснящийся бок электромотора, — может быть, сейчас и перекуривали бы.
— Так в чем дело, давай перекурим.
Андрей сунул руку в карман, где лежали сигареты.
— Нет, не надо, — остановил его электрик, — недосуг, нужно срочно его подлечить.
И он опять слегка коснулся ногой мотора:
— Может, поможешь? Донесем до электромастерской, а там я и один управлюсь. Как?
Андрей равнодушно ухмыльнулся.
— Нет, старик, у меня тут свои дела, да и потом, разве ты не знаешь, что холод делается чистыми руками?
— Смотря что подразумевать под чистотой, — произнес, помрачнев, электрик и наклонился над мотором.
С тех пор они почти не разговаривали. Иногда Андрей замечал на себе серьезный, изучающий взгляд, но не придавал этому особого значения. Правда, на одном из комсомольских собраний знакомый голос заставил Андрея вздрогнуть. Говорил он — электрик, говорил о дружбе, о морском братстве. Хорошо говорил, а Андрей сидел и ежился.