— Я только вышел, думал нанедолго. А смолг сразу на меня понесся, я и побежал.
— Вместо того, чтобы обратно за дверь зайти? Побежал в другую сторону?
— Я… Так страшно, просто побежал… не сообразил, куда.
— Оставив дверь открытой, — папин голос будто ножом резал, острый, резкий, непримиримый.
— Он увидел в небе орла и вышел посмотреть, хотел забраться на крышу сарая. Там лестница у садовника лежит, — тихо произнесла мама. Признания Финна она, скорее всего, слушала по второму кругу.
Отец покачал головой, Финн еще больше ссутулился. Я молча присела напротив, с другой стороны стола, и тут же попала под тяжелый взгляд папы. Словно каменной плитой придавил. Обвиняет в случившемся? Опустила голову, избегая смотреть ему в глаза. Вину признаю.
— Все Финн, ты доигрался. Слишком долго был маленьким, младшим, которому все прощали. Охота есть, да мало мозгу. Мы с наставником не одному десятку воинов мозги на место вбивали, я попрошу и тобой он займется всерьез.
— Ты о Гаррисоне? — уточнила мама.
— Да. И не спорь, Кристи. Мы слишком долго держали сына под заботливым крылышком.
Мама промолчала, соглашаясь.
О мрачном и брюзгливом старике я знала, пару раз он даже приходил к нам в дом. Он предшественник папы в дружине и его учитель. А еще поговаривали, что будучи молодым, Гаррисон участвовал во всех крупных сражениях и объездил весь мир. Сколько ему лет неизвестно, старик сейчас выглядел также как и десять лет назад — седой, с морщинистым как печоное яблоко лицом, высокий и крепкий.
— Как ты оказался с наемниками? — продолжил разбираться отец.
— Орел поднял меня в когтях, — придушенным голосом продолжил Финн, — и вынес к скалам. Положил на каменный выступ и улетел снова к городу. Я видел Нижний-Вайкс сверху, все горело.
— А наемники?
— Пришли под утро из леса, я не смог сам спуститься с выступа, сидел и ждал. Орлов больше не видел.
— Ты разговаривал с наемниками? Или слышал, что они между собой говорили?
— Нет, сказали не болтать.
Отец нахмурился сильнее. Я тоже не совсем поняла последний ответ брата. Наемники молчали, или запугали брата, не разрешив ничего рассказывать? По лицу Финна не поймешь. Такое же несчастное и виноватое, брат не стеснялся своих слез.
— Получил воспоминания на всю жизнь, да? Смолг чуть не сожрал, орел прокатил. Герой, — отец тяжело вздохнул и с неодобрением посмотрел на мамину руку, что погладила Финна по спине.
Зря она жалеет. По себе знаю, чувство вины и ощущение собственной никчемности только усиливается. Уж лучше бы кричала и ругала.
— Ладно, теперь ты, Риа, — папа поднялся, обошел стол и взял меня за плечо. — Отойдем.
При этих словах, я совсем сникла. Выслушать гневную отповедь за то, что упустила брата, самое меньшее из заслуженных наказаний.
— У меня мало времени Риа. Кстати, где ты была?
— Дома, мылась, переодевалась, — половина правды не ложь.
— Так. Доча, ты у меня умница, понимаешь, насколько все серьезно. И не будешь совершеть глупостей. Да? — еще один испытующий взгляд.
Я ожидала других слов и поэтому только растерянно кивнула.
— Держись подальше от этих наемников. Не подходи, не разговаривай. Если что, сразу говори мне. И постарайся одной не оставаться. Договорились? Надо пережить еще сутки. А завтра, крайний срок — следующей ночью, прибудет подмога из Роннега.
— Значит, гонцы добрались?
— Да. Днем вернулся почтовый голубь с ответом старейшине. Помощь в пути, а о смолгах знает уже весь Айвен. Доча, только эти последние сутки, потом мы все решим и никто тебя не обидит. Я не позволю, маленькая.
Он привычно погладил меня по голове и порывисто обнял. Папа недоговаривает, не желая пугать. Я не рискую расспрашивать, иначе выдам себя и Роя с головой.
— Ты запомнила, что делать?
— Да, пап.
— Повтори!
— Не оставаться одной и сидеть в храме, не подходить к наемникам. Если увижу кого из них, переходить на другую сторону улицы.
— Это не шутки, доча. И улицу тебе переходить не придется, ты ведь будешь сидеть в храме. Так?
Кивнула, а что оставалось? Определенно, Керт папе не понравился. Очень сильно не понравился.
— Мы любим тебя, Риа, — обнял крепче и отпустил.
Стоя в стороне, наблюдала как он дает последние наставления Финну, прощается с мамой, и больше не оборачиваясь, решительным шагом выходит из храма.
Сложно обманывать родных. Раньше было достаточно просто молчать, не затрагивать некоторые стороны своей жизни. Теперь же мое недоговаривание перешло черту, стало откровенной, неприглядной ложью.