Попрыгать — это дело душевное, можно и себя показать и к другим присмотреться. Прыгнул — передохнул, посидел…
А у Бима — иное мнение.
— Для разминочки установим высоту метр сорок и — пошли цепочкой через нее. Темп, темп, ребяточки…
Опять — двадцать пять! Бегом — к планке, перелететь через нее (высота — детская!), прокатиться по матам, бегом обратно, снова — к планке, снова — взлет, падение (больно падать: маты — не вата…), снова бегом…
— Резвее, резвее, Радуга, ты же — самородок, не отставай, в породе затеряешься…
Запомнил Бим, змей горыныч, не простил вопроса. Все-таки не любит он Алика, старается уколоть. Ничего, Алик ему покажет, что такое «модуляционное биопсиполе в четвертом измерении», дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.
— Стоп! Закончили… Подготовиться к прыжкам.
А как готовиться? Как Фокин: приседая, с вытянутыми руками. Сил нет. Лучше посидеть, расслабиться… Ох, до чего же приятно…
Бим пошел к планке, проверил рейкой высоту.
— Итак, метр шестьдесят. Начали!
Кто прыгнет? Фокин. Соловьев из девятого «б». Двое парней — тоже из девятого. Алик был не знаком с ними, видел на переменках, но даже не здоровался. Двое — из седьмого, «олимпийские надежды».
Высоту все взяли с первой попытки, семиклашки тоже. Поставили метр шестьдесят пять. Все взяли, семиклашки завалились. Один, что подлиннее, со второй попытки перемахнул. Другой не сумел. Пошел на третью попытку — опять сбил планку.
— Отдохни, Верхов, — сказал ему Бим.
Фамилия — Верхов, а верхов взять не может. Сменить ему за это фамилию на Низов.
Метр семьдесят. Фокин — с первой попытки. Радуга, Соловьев — тоже. Двое девятиклассников прыгали трижды, один — взял, другой — отпал. Семиклашка тоже сдался. Гроссмейстерская высота!
Метр семьдесят пять. Фокин — вторая попытка. Соловьев — третья. Радуга — из тактических соображений — вторая. Безымянный девятиклассник — побоку.
— Прекратим на этом, — сказал Бим.
— Борис Иваныч, давайте еще… — взмолился Фокин.
— Успеешь, Фокин, напрыгаться. Объявляю результаты. От нашей школы в команду прыгунов включаю Радугу, Соловьева и Фокина. Думаю, что на соревнованиях наши шансы будут неплохими. Метр восемьдесят — метр восемьдесят пять: надо рассчитывать на такую высоту, Фокин и Соловьев вполне ее могут осилить. Ну, а тебе, Радуга, задача: для первого раза попасть в командный зачет.
«Невысоко ж ты меня ценишь», — подумал Алик и спросил не без ехидства:
— А если я в личном выиграю, что тогда?
— Честь тебе и слава.
— Думаете, не сумею?
— Не думаю, Радуга. Все от тебя зависит. Пока нет у тебя соревновательного опыта — ну, да это дело наживное. Не гони картину, Радуга, твои рекорды — впереди.
Спасибо, утешил. Алик и без него знал все о своих рекордах. Можно, конечно, выждать, не рыпаться сразу, уступить первенство на этих соревнованиях кому-нибудь — тому же Фокину, лучшему другу. Но снисходительная фраза Бима подстегнула Алика. Сам бы он сказал так: появилась хорошая спортивная злость. Какая она ни хорошая, а злость компромиссов не признает. Нет соревновательного опыта? Он и не нужен. Будут вам рекорды, Борис Иваныч Мухин, будут значительно раньше, чем вы ждете, если ждете их вообще от нескладного и нахального (по вашему мнению) парня, которого вы вчера еще и за человека-то не держали.
Шли с Фокиным домой, купили мороженое за семь копеек в картонном стаканчике — фруктовое, лучшее в мире. Фокин сказал невнятно, не выпуская изо рта деревянной лопатки-ложки:
— Ты на Бима не обижайся.
Получилось: кы на кина не окикася. Алику не впервой, понял.
— За что? — он сыграл недоумение, хотя прекрасно знал, что имел в виду Сашка Фокин.
Фокин доскреб палочкой остатки розовой жижицы, проглотил, причмокнул, с сожалением выбросил стаканчик в урну.
— Ну, Бим сказал: командный зачет. Это он в порядке воспитания, ты ж понимаешь.
Алик пожал плечами, помолчал малость, но не стерпел все-таки:
— А воспитывать меня поздновато. Да еще таким макаром. Человек, брат Фокин, любит, чтобы его хвалили. У него от этого появляется стимул еще лучше работать, учиться или там прыгать-бегать.
— Не у всякого появляется. Кое-кто нос задерет.
— Но не я, брат Фокин, не я, не так ли?
— Черт тебя разберет, Алька, — в сердцах сказал Фокин. — Мы с тобой два года дружим, как ты в нашу школу поступил. И до сих пор я тебя до конца не раскусил.
Алику польстила откровенность друга. Выходило, что он, Алик Радуга, личность загадочная, неясная, местами демоническая. Но для приличия решил отмести сомнения.