Это был дневник Дианы. Даниил перелистал его, а потом начал читать все с самой первой страницы.
«Я никогда не понимала людей, пишущих дневники. Мне казалось глупым доверять бумаге то, о чем можно запросто рассказать своим близким, а если рассказать нельзя, то можно просто держать в себе. А вчера произошло то, что заставило и меня уподобиться остальным. Этого и нельзя никому рассказать, и нет сил справиться с этим в одиночку. Я знаю, ты никогда не прочтешь этих строк, но, когда пишу, представляю тебя и мне становится немного легче. Все это так ужасно, Берт, но я не могла иначе. Смотреть и дальше, как мучается мой брат без нее, и ничего не предпринимать, чтобы помочь ему, было нельзя. Я думала, что она отказывается от отношений с ним, неправильно воспринимая его намерения, и решила поговорить с ней. Мы подъехали на такси к ее дому. У нее своя однокомнатная квартира. Первое, что меня очень удивило, был висящий на стене под стеклом рисунок. Это была ваза, которую ты нарисовал за меня для Альбины, подписанная моим именем. Она сказала, что рисунок ей подарила Альбина, которая преподавала и у них в училище. Я удивилась тому, как хорошо ты рисовал уже в детстве.
— Ты любишь искусство? — спросила я, радуясь в душе тому, что она не так уж проста, и когда войдет в наш круг, не особенно будет выделяться.
— Нет, — ответила она. — Я повесила этот рисунок, потому что его нарисовала ты.
Я от неожиданности даже осела в кресло и уставилась на нее.
Она рассказала мне подробно о своей жизни. Ей было тринадцать, когда один взрослый мерзавец, любовник ее тети, заставил ее сожительствовать с ним. И только благодаря мне она нашла в себе силы порвать с ним и выпутаться из грязи, в которую он ее втянул. Это случилось после того, как я, по просьбе Дани, подарила ей букет роз, когда она выступала на нашем дне рождения. Она сказала, что я очень удивилась бы, если б узнала, кто был тот мужчина, потому что я очень хорошо его знаю и даже предположить не могу, что он способен на такое. Но его имя она назвать отказалась. Он подарил ей квартиру, когда она закончила училище, и она обещала ему молчать.
— Я предупредила его, что открою все, если он будет так же, как надо мной, издеваться над другим ребенком, — сказала она.
Мне было от души ее жаль, я вспомнила, какие смешные проблемы мучили меня в тринадцать лет.
— Я понимаю, ты не можешь ко мне хорошо относиться, — добавила она с горечью. — На мне столько грязи из-за него. И в том, что мне пришлось работать стриптизершей, отчасти тоже виноват он.
— Нет, для меня это неважно, — сказала я, думая только о том, может ли такая девушка быть подругой моего брата. По-видимому, в моем голосе прозвучали фальшивые нотки, потому что она вдруг сказала: «Но я ведь вижу, что это не так», — и, расстроенная, отвернулась к окну.
— Это в самом деле неважно. — Я подошла к ней и обняла ее за плечи, решив, что она не виновата в своем прошлом. Главное, чтобы она хорошо относилась к Дане.
— Правда? — Она обрадованно повернулась ко мне и вдруг стала целовать меня в губы.
Я от ужаса и неожиданности оттолкнула ее, довольно сильно. Это было очень странное ощущение, дикое, неприятное.