- Поаккуратней, мадам..., - сжал кулаки судебный исполнитель. - А то нарветесь на большие неприятности...
- Ах, вот как, вам всего этого мало?! - стала наступать на него Марина. - Неприятностями он грозит, можно подумать, что может быть ещё хуже... Во всем мире торгуют и покупают валюту, а человек за это получил двенадцать лет строгого режима!!! Нате!!! - сняла она с пальца обручальное кольцо и швырнула его на пол под ноги исполнителям. - Забирайте все!!! Мать до инсульта довели, будьте вы прокляты, простые советские!!!
- Ах вот как ты..., - налилось кровью широкое лицо исполнителя.
При этих словах со своего мягкого кресла вскочил находящийся в состоянии подпития и затаенного бешенства Илья, который в последнее время весьма преуспел в занятиях карате и подавал в этом виде спорта большие надежды. Только вмешательство второго исполнителя, более мягкого и деликатного, спасло Илью от неминуемой беды.
- Да ладно тебе, пошли, женщина не в себе, надо понимать, - вмешался тот, другой, вставая между ними троими...
Затем забрали машину, кофейного цвета "шестерку", которая доставила семье столько приятных впечатлений... Марина молчала, мрачно глядела, как в машину сел некто и уехал на ней, предварительно сунув ей какую-то бумагу, которую она, не глядя подписала.
При конфискации дачи она просто отказалась присутствовать, сославшись на болезнь сына. Получила через некоторое время акт и забыла туда дорогу.
А Василию предстоял долгий этап на Колыму... Арестантский вагон, обритая голова, барак, нары, телогрейка... Зазеркалье, другой, параллельный мир, в котором не было решительно ничего общего с тем, в котором он прожил тридцать пять лет...
Василий сам от себя не ожидал, что он сможет все это выдержать. Однако, оказался крепок и телом и душой. Зэки его уважали, статья была серьезная, все помнили расстрельные приговоры по ней...
Так и прошло шесть лет... И вот - постоянные разговоры Сурка о побеге... В душе Жебрака происходил переворот... Он вспомнил о сыне Антошке, которому уже было десять лет... Он, наверное, уже и не узнает его... А дальше? Что будет дальше? Марина страдает, мучается в одиночестве и в безденежье... Сын растет без отца... Больная, потерявшая дар речи мать... А ведь сидеть ещё шесть лет, и амнистии он не подлежит... В стране происходили перемены, но ещё не настолько серьезные, чтобы пересматривать подобные статьи... Начинался девяностый год...
Бежать... ? Но куда? Даже если побег удастся, он же не сможет поехать в Ленинград к семье... Денег нет, никаких сбережений, все конфисковано... А скорее всего, ничего не получится, и будет лишь прибавка к сроку за побег или попытку к побегу... Нет, глупость, бессмыслица, абсурд... Нечего об этом и думать! Надо терпеть, осталась ещё половина... Он выдержит, обязательно выдержит...
Но Данилов все уговаривал и уговаривал... Все разговоры были только об этом... И все же вряд ли Жебрак решился бы на такой шаг, если бы не новые обстоятельства...
... В феврале был назначен новый начальник лагеря, некто Иван Иванович Лысяга, человек свирепый и жестокий, могучего сложения, шевелюрой полностью соответствующий своей фамилии... И вскоре он вызвал к себе Жебрака...
- Заключенный Жебрак, статья восемьдесят восьмая, - представился Василий, входя в кабинет начальника...
- Вот ты какой... - сурово глядел на него Лысяга. - Валютчик... Отвертелся от вышки, падло... Ну ничего, мы тебе здесь свою вышку организуем...
Жебрак глядел прямо, не мигая, стоя, как положено перед начальством, вытянув руки по швам.
- Гордый..., - осклабился золотыми зубами Лысяга. - Интеллигент вшивый... Ну что, договариваться будем, или как?
- О чем?
- О чем, говоришь? Да о том самом... - Лысяга многозначительно потер двумя пальцами правой руки. - Господь учил делиться, слышал?
- Было бы чем, поделился бы..., - спокойно произнес Жебрак.
- Есть у тебя, есть..., - продолжая улыбаться одним огромным ртом, злобно смотрел на него Лысяга. - Знаю... Поделись, Жебрак, и я тебе обеспечу нормальную жизнь. Писарчуком сделаю, или при столовой устрою... Напиши жене, быстро дойдет, я организую... Мне много не надо...
- У меня ничего нет, все конфисковали по решению суда - и дачу, и машину, и драгоценности...
- Свистишь, падло, все свистишь..., - продолжал зловеще лыбиться Лысяга. - Чтобы такой гусь, как ты, и ничего бы себе не оставил? В жизни не поверю таким байкам... Слышал я, какими бабками такие как ты ворочают...
- Верьте, не верьте, а у меня ничего нет... Жена работает учительницей в школе, получает сто пятьдесят рублей. И мать инвалид... Сыну десять. Сами представляете, как они живут...
- Я тебе такую судьбу организую... Петухом станешь, падло позорное..., - прошипел не желающий верить ни одному его слову Лысяга. Тут ребятишки крутые скоро к нам поступят, я их знаю, они все по-моему сделают, тебе не жить, понял ты, шакал? - наклонил свою круглую голову к нему начальник и дыхнул ему в лицо запахом водочно-чесночного перегара.
- Понял, гражданин начальник, - продолжая глядеть прямо в побагровевшее лицо Лысяги, ответил Жебрак. - Но денег у меня нет...
- Пять суток карцера за грубость начальству!!! - неожиданно гаркнул Лысяга. Он нажал кнопку звонка. В кабинет влетел дежурный. - Эй, взять его, в карцер! Он тут оборзел совсем при прежнем руководстве, но ничего, мы из него эту интеллигентскую дурь выколотим!!! Распустили тут всякую нечисть золоченую...
Перед тем, как втолкнуть Жебрака в крохотное, холодное и сырое помещение карцера, мускулистые вертухаи жестоко избили его, при этом весело смеясь ему в лицо... И с жуткой болью во всем теле оставили в темной клетушке наедине со своими мыслями... Василий почувствовал, что его охватывает отчаяние, чувство, прежде не знакомое ему, прирожденному оптимисту. Но это было ещё не все... Его ждал новый удар, причем оттуда, откуда он его никак не ожидал.
... Когда он обессилевший, осунувшийся, вышел из карцера, ему отдали только что пришедшее письмо от жены.
"Вася, дорогой, я должна сообщить тебе важную новость. Я больше так не могу, мы просто гибнем. А недавно один человек предложил мне выйти за него замуж. Он кооператор, у него все есть, он очень любит меня и готов усыновить Антошку. Васенька, я очень люблю тебя, но так жить больше не в состоянии. Моих денег катастрофически ни на что не хватает, наш сын ходит в обносках, над ним смеются все одноклассники, ему десять лет, но у него нет ничего, что есть у других - ни магнитофона, ни плейера, мы со страшным напрягом, с помощью Ильи купили ему прошлым летом велосипед, и когда его у него через два месяца украли, он так горько рыдал, зная, что другого у него уже не будет... Большая часть моей зарплаты уходит на лекарства твоей маме... Илюша нас не забывает, он тоже пытается помочь, как может, но ты же знаешь, у врачей такая же маленькая зарплата, как и у нас, учителей. К тому же он недавно женился, они ждут ребенка, и помогать нам он теперь просто не в состоянии, им с женой самим едва хватает на хлеб. А жизнь все дорожает и дорожает... А у Бориса, того человека, который предлагает мне выйти за него, квартира на Литейном, дача, много денег... Пусть Антошка вырастет без комплексов, нам порой элементарно не хватает на еду, питаемся одной картошкой и хлебом... Прости меня, ради Бога, но тебе сидеть ещё шесть лет... Мы не выдержим... Я хожу в школу в дырявых сапогах, мне стыдно перед учениками... Я больше так не могу... Маму твою мы не бросим, Борис обеспечит её лекарствами и уходом... Еще раз прости. Марина."
Жебрак стоял, опустив руки... Письмо упало на снег... Это все... Это конец... Больше у него никого нет, кроме матери-инвалида... И Марину грех обвинять... Она по-своему права... И Антошке так будет действительно лучше...
Но сидеть здесь? Зная об этом?...
- Ну что? - раздался около его уха громкий шепот Данилова.
- Я подумаю, - тихо произнес Василий.
Он был готов, он больше не хотел сидеть...