Настораживало Скери и то, зачем это всё надо её провожатым? Есть личные причины, говорили они, но вновь ничего не объясняли.
Что ж, решила она, это их дело. Кажется, убивать её никто не собирается, ей помогают, есть надежда, что всё наладиться, а значит можно хоть немного успокоиться. Скери только жалела, что пришлось разойтись с Ра. Оттого, что так быстро и непонятно попрощалась с подругой, у неё остался неприятный осадок и немалая доля беспокойства.
После бессонной ночи Скери с охотниками направилась в сторону западного леса, то есть, повернули туда, откуда пришли. Вот только к поселению Карион они не вышли, держались подальше от людей.
— Смерть, конечно, где хочешь найти можно, — рассудил Лэни, — а вот воплощение Смерти на рынке вряд ли встретишь! Будем идти туда, где редко ходят люди.
Так они и шли по направлению западного леса или, как правильно его называть — «Лиэри». Назван он так в честь жены древнего правителя. Лиэринна очень любила охотиться в том лесу и погибла под сводами его деревьев, неудачно упав с седла своего вороного.
Дом Ра находился у Лиэри, но Скери уже догадывалась, что они обойдут его стороной и даже не увидят.
Впервые за день остановившись перекусить, она устроилась на траве, достав из мешочка пшеничные лепёшки, флягу с чаем и кусочек копчёного сыра. Майк и Лэни тем временем разожгли огонь и в железных небольших плоских мисках пожарили яйца, которые съели с хлебом и овощами.
Они уже поели, а Скери до сих пор не расправилась со своей лепёшкой.
— Ты долго так… — наблюдая за ней, задумчиво проговорил Лэни.
Под его пытливым взглядом Скери чувствовала себя неловко.
— Раньше я быстро ела, просто, если есть медленно, быстрее наешься и на-дольше останешься сытым, — пояснила она.
Скери подумала, что вряд ли в скором времени сможет вдоволь наедаться, а значит нужно экономнее обходиться с едой и учиться обманывать голод. К тому же, в спешке она взяла с собой мало припасов, да и денег у всей компании хорошо, если на один раз перекусить в таверне наберётся.
— Жуй быстрее, — вдруг прошептал Лэни подсев к ней ближе, — иначе мало ли…
— Что? — Скери медленно отсела от него, но охотник вновь придвинулся к ней и задушевным голосом пояснил:
— Жуй быстрее, а то мало ли, можешь и не успеть поесть. В нашем деле надо спешить брать всё, что можешь от жизни.
Похлопав глазами, Скери пыталась понять, что он от неё хочет и, решив, что Лэни пытался пошутить, она хмыкнула и продолжила есть.
Недалеко от них сидел Майк, и это успокаивало её, так как его, в отличие от Лэни, она считала разумным человеком и старалась находиться к нему поближе.
Но вдруг этот разумный так резко поднялся и ринулся куда-то в сторону, что Скери испуганно вздрогнула.
— Я знаю, куда именно нам идти! — крикнул он, махнув рукой.
Лэни вскочил на ноги, довольная улыбка нарисовалась на его лице, тёмно-рыжие волосы взлохматил ветер, и вид у охотника вмиг стал взъерошенным. Он потушил костёр. Да как! Лэни прыгнул в него, и остервенело потоптался в нём, подняв в воздух облако пепла. Благо костёр был маленьким.
Когда Скери поняла, что Лэни уже поравнялся с другом, а она всё так же сидит с недожёванной лепёшкой за щекой, то спешно пошла за ними, кажется, начиная понимать шутку Лэни про еду.
«У одного возникла идея, он тут же ринулся куда-то, даже не озвучив её, а второй, не прося объяснений, бросился за ним. И я вынуждена идти с ними… Весело», — подумала она, впрочем, внешне ничем не выразив своих мыслей. Скери, разве что, выглядела удивлённой.
Глава одиннадцатая
Она шла беззвучно, дыхание её было единственным, что слышалось в этом коридоре. Она, чтобы удержаться на ногах, опиралась о стену, холодную, шершавую, чуть влажную каменную стену. Офелия видела свои руки, худые, израненные пальцы, бледную, посеревшую кожу, потрескавшуюся от холода и обезвоживания. Голова у ведьмы кружилась, сейчас она острее чувствовала, как слаба и измучена. А выход был так близок, ещё несколько шагов и она на свободе! Офелия не помнила, как ей удалось сбежать из камеры, да это и не важно! Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она свободна.
Силы стремительно покидали её тело, пыльный пол становился всё ближе, Офелия поняла, что падает.
Она отдышалась, поднялась с разбитых в кровь колен и, держась о стену, пошла дальше.
Дверь, ведущая к выходу, не становилась ближе… Стена обжигала ладонь холодом. Ведьма перевела затуманенный взгляд на руку и увидела, что её пальцы утопают в густой тьме.
Надежда и пьянящая радость свободы растворилась в осознание нереальности происходящего.
– Зачем вы мучаете меня?! – злость, лютая ведьминская злость поднялась к её горлу, но в голосе прозвучали слёзы.
Мелодичный смех прошёл по коридору, заполняя вместе с тьмой всё пространство.
– Карнэ, я прошу вас о милости! Разве я не заслуживаю вашего покровительства? Я вырастила вашего сына, заботилась о нём, как о родном, почему я должна страдать?
«Как о родном? Как смеешь ты родниться с нами? Жалкая ведьма. Жалкая…» – этот голос шёл из ниоткуда и холодом пронизывал Офелию до костей.
Вдруг картинка переменилась, и вот ведьма стоит на мягкой тёплой траве, а яркие, слепящие глаза лучи солнца заливают всё вокруг и приятно греют ей лицо. Впереди на холме деревянная, потемневшая от старости хижина. Деревья и травы шумели под ласковым ветром. И никого вокруг, ничего больше, ни людей, ни домов, только лес вдали, только холмы и травы, ветер, солнце и пчёлы, гул которых сотрясал пряный воздух.
– О, небеса… – выдохнула Офелия и, закрыв руками лицо, опустилась на колени. Сквозь её худенькие пальцы текли слёзы. – О, небеса… я дома!
И вдруг, совсем рядом с ней, прозвучал детский девичий голосок:
– Мама! Мама, я дома! Я здесь! – Офелия открыла глаза и увидела, как мимо неё пробегает она сама, только маленькая.
Да, ведьма узнала этот день, вспомнила, и вместо радости с невероятной тоской по дому, её охватил ужас.
– Прошу, Карнэ, не надо, заберите меня отсюда, я не хочу вновь видеть это! – взмолилась она, а между тем маленькая девочка бежала в дом.
И вот Офелия оказалась внутри хижины. На дубовом столе стояла плетёная корзинка с выпечкой, пахло яблоками и корицей. Связки трав и сухих букетов цветов, подвешенные под потолком, заколыхались от ветра, ворвавшегося в комнату, когда за девочкой захлопнулась дверь.
– Где ты была? – пожилая женщина поднялась из погреба, находившегося под полом.
Она была худа и невысока. Один её глаз был незряч и казался совсем белым, а другой всё ещё сиял чистой голубизной. В её дымчато-серых распушенных волосах блестела седина, на лице тоненькой паутиной расползлись морщинки, и некогда вздёрнутый носик заострился, а щёки впали, но на них всё равно горел румянец.
Женщина казалась хрупкой, и в то же время в ней ощущалась некая сила, необъяснимая и прекрасная, которая красила её, несмотря на внушительный возраст.
– Ходила в город! – девочка бросилась в объятия матери и улыбнулась, когда та поцеловала её в макушку.
– Карнэ, – шепнула Офелия, – прошу вас…
«Счастливые воспоминания иногда могут приносить невыносимую боль, знаю… Когда понимаешь, что это прошло, этого не вернуть. И даже ничего не осталось тебе от тех немногих прекрасных дней, кроме воспоминаний, порой хочется и вовсе не думать о прошлом, пусть и счастливом. Тем более, если знаешь, что счастье прервалось из-за тебя».
Офелия увидела, что рядом с её матерью появилась прекрасная женщина с вьющимися волосами. Карнэ, казалось, была высечена из мрамора. По её чёрному, будто сотканному из дыма платью, блистали чёрные камни, а в синем взгляде горело пламя звёзд, холодное и острое. Никогда Офелия так ясно не видела богиню кошмаров.
– Мама, я на рынке была, и нашла щенка! Пушистый такой, маленький, у него уши длинные, и висят они так забавно! – смеялась девочка, помогая матери выносить с погреба какие-то баночки.