— Видно. Меня зовут Максим.
— Римма.
Первый диалог наиболее интересен. И не смыслом слов, а ощущениями, переживаниями. Это как мяч друг другу кидать, наслаждаясь игрой, но и каждый раз испытующе поглаживая его пальцами — вдруг это не мяч, а просто грязный шар.
Хоп! — Гоп! Гоп! — БАЦ!!!
Бывает и так. Уронишь. А ты не роняй!
Но здесь мяч летал легко и все быстрей и быстрей, в конце рассыпавшись смехом. Не по поводу, а просто от того, что славно играть вместе.
— Чем в жизни занимаешься?
Девушка снова смеется. Секунду молчит, наконец озорно и с каким-то вызовом смотрит мне прямо в глаза:
— Работаю в охране генерального директора банка «Прибалт» в Феодосии.
— Вау! Ты…
— Я телохранитель. Была чемпионкой Крыма по тхеквондо. И вот два года уже работаю в «Прибалте» в сопровождении. Рядом с шефом наши шкафы идут, а я вроде так, ни при чем.
— Знаю эту систему.
Действительно, иногда возле бонз, окруженных декоративными терминаторами, все время крутится пара милых девушек, часто в легких брючных костюмах, не то фотографы, не то секретарши…
М-да. Интуиция меня никогда не обманывает. Эта белая лошадка как приголубит стройным копытцем, так и сам в тумане поплывешь…
— Мне твой приятель не понравился. Он меня шлюхой назвал.
Я удивленно поднимаю брови.
Она снова смеется:
— Я читаю по губам, сказала же, кем работаю. Да все нормально, я понимаю. Правда, что-то много говорю сегодня…
— А что ты делаешь здесь?
— Шеф в Симферополе, уехал в сауну, нас отпустил аж на два дня. А куда в этом городе себя деть? Стою, над вами, кобельками, смеюсь.
— Я не кобелек, Римма.
— Вижу. Ты знаешь кто? Ты медведь-пестун.
— Кто? Или я во втором слове пару букв неправильно расслышал?
— Нет. У меня дед был охотником, ходил на медведей. Есть у них такой возраст… Еще не зрелый медведь, но уже и не медвежонок. Присматривает за младшими братьями-медвежатами, пестует их. Вот это ты и есть!
— Хм, может быть. А ты — белая ло… То есть… Как ты думаешь, а где я в Германии работаю? У меня необычная работа… — И лукаво смотрю ей в глаза — догадается, нет?
— Ммм… ты детский врач.
Вот врачом, да еще детским, меня никто не называл!
— Я?! Издеваешься? Ищи по другую сторону. Ближе к ночной жизни.
Римма озорно подмигивает:
— Стриптизер небось?
— Фу, ты что! Да и возраст не тот.
— Охранник в клубах? По-моему, да.
— Точно.
— Максим, а пойдем уже из этого гадючника? Побродим по ночному Симферополю. Не боишься?
Какой у нее приятный смех. Приятный… Но словно ждущий, что его сейчас оборвут.
— Римма, если на нас нападут, нам надо будет только сказать, кто мы по профессии.
— А если не поверят?
— Ну что ж, тогда им не повезло.
— Ха-ха-ха! Ты мне нравишься, Макс…
Так и шли мы через весь город, залитый ночными огнями, близко-близко, тень в тень.
В такт шагам Римме в спину бьет тяжелая волна длинных светлых волос. Они касаются моей руки, лежащей на ее талии.
— Макс, у тебя есть мечта?
— Да. Слава.
— Глупыш ты.
— А у тебя?
Римма задумывается.
— Наверное, уже нет. Я же практик по жизни.
— Ну, а если подумать?
— Помню, маленькой была в ботаническом саду с папой. Там было очень красиво, и мне хотелось остаться там жить. Родители не очень ладили, потом развелись, а мне долго мечталось держать за руку отца и жить с ним в этом саду…
— Хорошая была мечта.
Я смеюсь, балагурю, и Римма смеется, но кажется, что ей немного грустно.
Озорная идея приходит мне в голову. Быстро перебираю в памяти крымских приятелей.
— Римма, подожди-ка, мне надо позвонить знакомому.
— А не знакомой? Ну что ж, иди…
Наконец мы останавливаемся.
— Вот мы и пришли. Левое окно — мое. — Она протягивает мне руку на прощанье.
— Римма, завтра увидимся?
— А…
— Что?
— Пестун ты, а не охранник! Хочешь остаться?
— Да. — И, глубоко вздохнув, невольно добавляю на выдохе: — Очень.
…Нежность. Настоящая нежность, которую берегут и отдают только иногда, может быть, даже невольно. Она цветет, как ночной цветок в темноте, и тебе заметно не осторожное движение лепестков, открывающихся навстречу, а только их легкое бархатное прикосновение к пальцам, почти невесомое. Раз — открылся один, два — другой…
И наконец вот он, во всей красе, вдохни его запах, согрей дыханием.
И будет тебе невиданная нежность женщины, чье тело звучит счастьем, неожиданным даже для нее самой…
Я всегда просыпаюсь первым. Не знаю почему. Долго лежу рядом, слушаю тишину и дыхание женщины.