– Ничего не грех! И не цирк. Я красиво вышила! – упорствовала девочка, и сестре Агафье не хотелось ей возражать. Хотелось пожалеть. Арину тогда наказали за несдержанность в словах, а орлец отобрали и куда-то унесли. Арина так плакала…
Круглый коврик с изображением орла, парящего над городом, ей доверили вышить как лучшей ученице. Орлец постилается под ноги епископа во время богослужения и указывает на его должность (греческое «эпископос» = надзирающий, смотрящий), а также на высоту служения.
За дело она взялась с воодушевлением и очень старалась. Но вместо орла у Арины получился стервятник с хищно загнутым клювом, хитрым прищуром глаз и острыми как лезвия маховыми перьями, в которых монахини усмотрели нечто дьявольское. Где она такие видела?
– В энциклопедии, – призналась Арина.– Орёл-ягнятник, птица подвида стервятников, семейства ястребиных. Там картинка, я с неё и вышивала. И нитки под цвет перьев подобрала. Да вы сами посмотрите! Книжку возьмите и посмотрите!
Монахини потрясённо молчали. И тут бы Арине остановиться, а она продолжила:
– На самом деле он никогда не охотится на живых овец, а питается падалью. Так в энциклопедии написано. Ягнятники почти всё время находятся в небе, они моногамны, хотя иногда свободные самцы присоединяются к парам, создавая трио, – добросовестно вспоминала Арина.
Энциклопедию она отыскала в школьной библиотеке, где наводила порядок, протирая влажной тряпкой корешки книг. И читала её с упоением целый месяц. А память у неё была фотографическая.
Глава 4. Яблочный Спас
Летом в приюте вставали в шесть, как и всегда. После параклиса Пресвятой Богородице наступало время уборки комнат, мытья полов и работы в монастырском огороде, в десять часов утренняя трапеза, затем свободное время и время для чтения, затем молитва и дневная трапеза. После обеда воспитанницам предлагалась посильная несложная работа, которую девочки выбирали сами: трудиться в швейной мастерской; резать и чистить овощи; пропалывать чесночные грядки; собирать в большую плетёную корзину крапиву для щей, вооружившись ножом и перчатками из плотной материи; опрыскивать из пульверизатора яблони и вишни в монастырском саду. Раствор для опрыскивания здесь изготавливали из золы, цветков пижмы, картофельной ботвы, полыни, чистотела и даже из чеснока. После ужина вечерняя прогулка, сразу за ней повечерие и отход ко сну.
Спокойная размеренная жизнь, в которой ничего никогда не менялось, а дни были похожи друг на друга как капли дождя, примиряла Арину с самой собой, утишала гнев, врачевала обиды. Ей казалось, так будет всегда.
Сестра Агафья была другого мнения:
– Этот год високосный. – Агафья перекрестилась. – От него хорошего не жди. Ты маленькая была, не помнишь ничего, а я вот помню, как мучнистая роса на яблони напала, а на капусту тля, а на картоху проволочник, и всё в один год. Сестра Антония, земля ей пухом, царствие небесное, в високосный преставилась, и сестра Ефимия – тоже в високосный. Молодые обе были. Прибрал Господь. А в Пятницу Светлой Седмицы в Чёрном Доре звонарь с колокольни упал, слыхала? – Арина помотала головой. – Не слыхала. Да откуда тебе знать… Неизвестно отчего сорвался. Может, голова закружилась… А перила-то высоконькие на колокольне, сам оттудова не свалишься. Или помог ему кто? – сестра Агафья испуганно зажала рот рукой и торопливо закончила: – Такой он, високосный-то год. Беда на беде едет, бедой погоняет.
– Полгода уже прошло, а ничего плохого не случилось, – напомнила Арина, и сестра Агафья замахала на неё руками:
– Молчи! Беда услышит, в гости припожалует.
– Так ворота закрыты, кто её впустит?
– Ей ворота не помеха.
– А почему тогда говорят: «Пришла беда, отворяй ворота»? – не сдавалась Арина.
Молодая монахиня вскидывала на неё глаза:
– Всё смеёшься, зубоскалка. Грешно в пост смеяться.
– Обзываться тоже грешно!
Глаза у Агафьи светлые – будто выгоревшие на солнце. Хотя солнце она видит только когда работает в огороде. А в короткие минуты отдыха присаживается рядом с Ариной, с которой они подружились, и рассказывает – поминутно оглядываясь, не слышит ли кто. Арина с тревогой смотрит на её лицо, с которого этим летом исчезли краски: скулы обтянуты тонкой сероватой кожей, щёки опали, глаза ушли глубоко в подглазья, а взгляд тусклый, безжизненный. Петров пост не такой строгий, как Рождественский, а Агафья выглядит совсем больной.
Арина сделала страшные глаза и вытащила из кармашка платья подаренный Настей шоколадный батончик.