– Маша рассказывала про детдом… Там вечером воспиталки домой уходят, и ночью в спальнях творят что хотят. Две девочки забеременели даже.
– Ну будет, будет небылицы сочинять, – не поверила настоятельница.
В приют святого Пантелеймона Маша Горшенина пришла пятнадцатилетней. И с порога попросилась в послушницы, обещая работать с утра до ночи, только чтобы её оставили здесь, не выгоняли. Матушка Анисия долго с ней беседовала, но узнала только, что из детского дома Маша сбежала, потому что «мне там было очень плохо». В приют её привёз отец Дмитрий: одетая не по сезону девочка стояла на церковной паперти и просила подаяние.
– Да она нарочно всё придумала, а ты поверила, глупенькая. Ни в каком детском доме она не жила, она из многодетной семьи, а подаяние просить мать заставляла, – на ходу сочиняла настоятельница. С воспитанницей Горшениной надо серьёзно поговорить, чтобы не болтала чего не надо.
Арина её не слушала, захлёбываясь слезами и уткнувшись лицом в половицы.
Матушка Анисия тщетно пыталась поднять её с пола и усадить на диван. Услышав доносящуюся из кабинета возню и крики, Иван Антонович без стука распахнул дверь. Присел на пол рядом с Ариной, взял за плечи и резко встряхнул:
– Если ты сейчас же не перестанешь плакать, мы больше не приедем. Рёвушка-коровушка нам не нужна.
Арина силилась перестать плакать, втягивая ртом воздух и судорожно всхлипывая. Иван Антонович погладил её по волосам. Девочка подняла на него глаза, и у Вечеслова перехватило дыхание. Он никогда не видел таких глаз – цвета весеннего льда, подтаявшего на солнце.
– Ты теперь наша девочка. Мы всегда мечтали о внучке с такими красивыми косами. Надо только оформить опеку. Значит, договорились? Ты больше не плачешь, ведёшь себя примерно и не испытываешь терпения сестры Ненилы. А через две недели мы приедем и заберём тебя домой. Вот, возьми, девочек угостишь. – Иван Антонович сунул ей в руки пакет с конфетами.
Арина прижала пакет к животу и с вызовом посмотрела на настоятельницу.
Матушка Анисия выдержала её взгляд. Она устала от Арининых бесконечных истерик и всерьёз боялась, что девочка, упорно отказывавшаяся от пищи с тех пор как узнала о закрытии приюта, заболеет и умрёт от голода. Пусть ест конфеты в Великий пост, пусть делает что угодно. Через две недели, максимум через месяц это исчадие ада покинет стены монастыря.
Настоятельница не ошибалась на Аринин счёт. Пакет опустел той же ночью: конфеты съели всей спальней, под одеялами, чтобы Бог не увидел и не наказал. Сестра Ненила унюхала запах шоколада в спальне девочек и пожаловалась сестре Иринье, предложив пойти к настоятельнице и рассказать о содеянном Ариной непотребстве. Но вместо того чтобы возмутиться и вознегодовать, сестра Иринья сказала:
– Доносительство грех, тем более если оно бездоказательно. Говоришь, шоколадные конфеты-то? Девчонки таких не едали поди…
– Шоколадные, шоколадные. Шоколадней не бывает. Большие такие! И обёртки красивые. Они их под одеялом разворачивали, думали, я не услышу. И пахло на всю комнату, – рассказывала Ненила. – То-то матушка Анисия удивится. Аринка своё получит, и остальные тоже.
– Ты не мстить ли им задумала? Грех-то какой, Ненилушка… Не по-христиански это. Лучше встань под образа да помолись за детей. Господь услышит и простит. И тебя простит, за жестокосердие.
Сестра Ненила поспешила уйти, удивляясь в душе, как ловко сестра Иринья повернула ситуацию: конфеты в Великий пост ели девчонки, а грешницей оказалась она, Ненила.
Арине хотелось смеяться и танцевать. Разбуженное воображение яркими красками рисовало стремительно несущуюся навстречу новую жизнь. Эйфория ворвалась в сердце как в распахнутую настежь дверь, высушила недавние слёзы, зажгла румянцем щёки. Арину распирало желание поделиться своим неожиданным счастьем, которое ей подарили просто так, ни за что.
За шесть лет, прожитых в монастырском приюте, она научилась справляться с эмоциями. О знакомстве с Вечесловыми никто из девочек не узнал, как не знали об Арининых слезах. С подругами она не делилась ни радостями, ни горестями. Расскажешь – не сбудется, примета такая. А жаловаться в приюте некому, не сестре же Нениле?
– Ты чего вся светишься? Пятёрку, что ли, получила?
– Двойку! По поведению! – смеялась Арина.
Завтраки, обеды и ужины она теперь уплетала за обе щеки. На прогулке с удовольствием возилась с малышнёй, затевая шумные игры и беготню, к негодованию сестры Ненилы. И с воодушевлением бралась за любую работу, чем заслужила одобрение сестры Ириньи.
Арина завидовала самой себе: через две недели у неё будет новый дом и новая жизнь.