— Равняйсь. Смир-на! — говорил один, с заросшим бровями лбом. Шеренга натянулась, отвердела. Я тоже.
— Сколько? — поднялась рука с вытянутым пальцем.
— Девятнадцать, — отвечали оттуда, куда показывал палец.
— Нефедов!
— Я!
— Головка от… Ко мне!
Из натянутой шеренги выбросило одного к табурету, где сидел бровастый. Я видел только его тонкую шею с ямочкой на затылке.
— Почему спал на посту? — озабоченно спросил бровастый. И, переменив позу, сел вполоборота к стоящему перед ним. — Я тебя спрашиваю, почему спал? Ты что, моей смерти желаешь? Хочешь, чтобы зэк у тебя, дурака, автомат забрал и весь караул расстрелял? А? И меня?
Нога сидящего мелькнула над полом — и стоявший грохнулся подсеченный.
— Батальон, смирна! — ударил крик дневального. Сидящие на табуретах вскочили, заняли место сзади нас.
Замерли все. Надвигался невысокого роста майор: лицо отекшее, сероватого цвета, нос красноватый, глаза выпирают из-под лохматых бровей.
— Здравствуйте, товарищи, — прохрипел он.
— Здра-жла-това-маор! — заметалось по казарме, не умещаясь.
— Рядовой Морев!
— Я-а-а, — послышалось из второй шеренги.
— Выйти из строя.
Вышел и повернулся лицом солдат с легким светлым чубчиком и слегка раскосыми глазами. Лицо у него было обиженным.
— Полюбуйтесь на этого разгильдяя, — захрипел майор. — Пост покинул! Покинул, чтобы зэку вонючему чай принести вот за этот вот сифилисный блокнот!
Майор вскинул руку, затряс ею. Что-то яркое блестело в его руке.
— Автомат в бурьяне спрятал! Сукин вы сын! — гремел майор и с негодованием упирал глаза в солдата. Нос у него пылал. — Под суд пойдете, Морев. Под суд!
Солдат смотрел куда-то поверх голов, кривил губы.
От голоса, бьющего ему в лицо, глаза вздрагивали… И вдруг лицо его стало разъезжаться… Он уронил голову на грудь, послышался быстрый всхлип.
— Завтра я передам дело следователю, — звучал в натянувшейся тишине тяжелый голос. — За связь с осужденными пощады не будет! Встать в строй! Разгильдяй… — Майор метнул взгляд уже в затылок шагнувшего вперед солдата.
Ужин был уже холодным. Перловая каша, точно клейстер, вязла во рту. Хлеб тут был только белый.
Напротив сидел тот самый, со светлым чубчиком. Он сделал из кружки глоток, обернулся и закричал, вздувая на глее жилы:
— Нар-ряд! Наряд, твою мать! Вырос у стола кто-то в сальном хэбэ, без погон и ремня.
— Чаю горячего, бегом!
— Кончился чай, батальон последний ужи… — Не договорил — кружка прошуршала мимо уха.
— Ищи!
Тот побежал к окну раздачи, а вслед ему закувыркался чайник.
— А ты откуда взялся? — остановил на мне резко-серые глаза.
— Перевели. Из пятой роты.
— За что?
— Просто.
— Не свисти, просто не переводят. Я не ответил, потому что он опять обернулся и закричал:
— Нар-ряд!
А кто-то толкнул меня в бок:
— Со стола убирай…
На вечерней поверке все было, как в роте. Только команда к построению прозвучала не без десяти минут десять, а много позже — около половины двенадцатого.
Строй собирался, собирался — и вдруг незаметно начинал рядеть, рассыпаться… Когда читали список вечерней поверки, то и дело останавливались, и кто-то из первой шеренги бежал кого-то искать.
Потом румяный, выпирающий из гладкого кителя лейтенант вызывал из строя в чем-то провинившихся — «в распоряжение дежурного».
— Отбой, внутренние войска! — сказал он наконец. Вышел и встал перед взводом высокий, с нежным лицом сержант, замковзвода, видно.
Сзади уже уходили. Сержант сказал кому-то через головы:
— Ставь трехлитровую банку — с первой роты еще придут. Чай в тумбочке у меня. — Опустил глаза на стоящих. — Так, завтра — на «Институт», с подъема сразу — заправка коек и на завтрак. Если Грачев начнет на физзарядку выгонять, пошлите его на… Все понятно?
— Так точно, товарищ сержант!
— Так, новенький… — Сержант посмотрел на меня. — Здесь останешься. Будешь следить, чтобы по тумбочкам нашим не лазили. Увидишь кого — скажи дежурному, а вечером мне его покажешь.
— Есть.
— Отбой, дивизия!
…Утром после завтрака я надел висевший на вешалке старый бушлат и вышел в знобкую темень. Идти было некуда, но — быть в батальоне… ну его на фиг.
Я обошел казарму и увидел проступающее из сумерек огромное здание. Я уже знал, что нахожусь в самом полку, значит, — это штаб полка. Подальше… Пересек пустынный, наполненный ветром плац… Какое-то серое одноэтажное здание с шершавыми стенами. Обогнул его. Штабель покрытых инеем досок. Затишка. В кармане у меня — целая сигарета. И спички есть.