А теперь, соединив все сказанное, легко сообразить, что Рута Тавори, голос которой мы слышим и в главах-интервью, и в главах, именуемых ее рассказами, оказывается сквозным повествователем всей книги (включая ее, книги, дополнительного подарка читателю в виде трех прелестных детских сказок). Вообще-то все прежние книги Шалева тоже были написаны от первого лица, то есть их всегда рассказывали главные герои, но на сей раз писатель впервые рискнул передать свои авторские права не мужчине, а женщине. Вплоть до права говорить о самых интимных (физиологических и даже сексуальных) женских переживаниях. Дерзкий — и, кажется, редчайший — литературный эксперимент!
Зачем он это сделал — загадка. Впрочем, Шалев, говоря словами поэта, издавна «ранен женской долей», и все самые симпатичные ему герои его книг — это сильные, высокие, мужественные (и красивые) женщины. Но ни одна из них доселе не получала главного слова в его книгах, где рассказчиками всегда были герои-мужчины, так что, возможно, он просто погашает старую-старую задолженность. Правда, можно думать и иначе. Можно думать, что у героя-рассказчика нового романа есть и другое, более важное назначение, нежели просто быть «голосом женщины». Ибо, закрывая книгу, мы отчетливо ощущаем, что нам рассказали не одну, а две параллельные истории семьи Тавори. Одну — реальную — историю своей семьи рассказала Рута Тавори в интервью, а другую — своего рода «миф семьи Тавори» — она же создала в своих рассказах. И взаимное отражение этих двух параллельных историй в непрерывно чередующихся главах позволяет автору создать мощное движение сюжета, которое до последних страниц держит в напряжении читателей романа, ибо его главная сцена, как уже сказано, отнесена на самый конец.
Но тут мы уже подходим к той границе, за которой предисловие грозит превратиться в пересказ. И, не желая лишать читателя удовольствия прочесть роман и подумать самому, мы лучше последуем примеру мудрой Шахразады: прекратим дозволенные речи и передадим слово самому автору — Руте Тавори, alias Меир Шалев.
Глава первая
Телефонный разговор[1]
Звонит мобильник. Высокий, плотного сложения парень смотрит на высветившийся на экране номер и поворачивается к женщине, с которой обедает.
— Мне нужно ответить, — говорит он. — Я мигом обратно.
И направляется к двери, на ходу пытаясь втянуть небольшой животик. Он еще не свыкся с этим приобретением, и живот всякий раз удивляет его заново — то в зеркале, над поясом, то под взглядами подруги, когда он трудится над ее телом.
— Алло?
— Я насчитал девять гудков, — отзывается в трубке знакомый голос. — Ты заставляешь себя ждать.
— Извини. Я в ресторане, пришлось выйти…
— У нас проблема.
— Я слушаю.
— Я тебе растолкую, осторожно и с умом, а ты постарайся отвечать мне в том же духе.
— Ладно.
— Помнишь нашу прогулку на природе?
— Сегодня утром?
— Что я тебе только что сказал? Осторожно и с умом. Никаких дат, никаких дней, никаких часов.
— Извини.
— Славная вышла прогулка…
Молчание.
— Ты что, не слышишь? Я говорю: славная вышла прогулка…
— Нет, я слышал.
— Но ты же не ответил!
— Потому как ты велел отвечать осторожно и с умом. Так что я мог ответить?
— Что это за обороты у тебя — «потому как»?! Как ты позволяешь себе так выражаться? Положено говорить «потому что»!
— Хорошо.
— Что уж тут хорошего. Повтори за мной: «Потому что ты велел».
Парень снова пытается втянуть живот, но тут же расслабляет пояс:
— Потому что ты велел. Так что я мог ответить?
— Ты мог сказать, согласен ты с тем, что я сказал, или не согласен.
— С чем согласен?
— Что получилась славная прогулка.
— Я согласен. Мы славно погуляли.
— Сразу бы так! Ты уже второй раз заставляешь меня ждать. Первый раз с гудками, теперь с ответом.
— Извини.
— Впредь не заставляй меня ждать, никогда, ты понял?
— Ладно.
— Помнишь то место, вроде трона, где мы сидели в конце прогулки?
— А как же! В том вади[2], под здоровенным харувом![3]
— Слушай, я же сказал тебе: «Осторожно и с умом»! Никаких дат, никаких имен, никаких названий!
— Но я ж никого и не называл!
— Но ты сказал «харув», не так ли?
Парень осторожно сжимает правую ладонь и смотрит на нее. Ладонь обмотана белым бинтом, и наружу выглядывают только кончики пальцев. Его маленькие, близко посаженные глазки на миг закрываются, но тут же распахиваются снова, словно от внезапного укола боли. Она всегда просыпается, когда припоминают минуту ее рождения. Сейчас я вижу его в своем воображении: он стоит возле ресторана, смотрит вниз, на сапоги, потом чуть приподымает левую ногу и протирает правой брючиной блестящий квадратный носок левого сапога.
И я слышу голос его собеседника в трубке:
— Добро бы ты сказал только «харув» — ладно, Бог с тобой. И даже только «здоровенный» — тоже не страшно. Но сказать «здоровенный харув» — и существительное, и прилагательное вместе — это же все равно что поднести людям готовенькое на тарелочке. Приятного вам аппетита, ешьте на здоровье. Не просто дерево, а харув. Не просто харув, а очень большой харув. И не просто очень большой харув, но очень большой харув в вади. Такое описание весьма сужает поиск. Люди придумали язык, чтобы всем было ясно. Но для нас с тобой все то, что всем ясно, это очень плохо, ты меня понял?
— Да. Извини.
— Хватит извиняться. Просто прими во внимание.
— Ладно.
— Хорошо. Теперь к делу. Дело в том, что мы там кое-что забыли.
— Ту газовую горелку, на которой ты готовил чай?
— Нет, кое-что поважнее.
— Ложечку для сахара?
— Стали бы мы разговаривать из-за ложечек! Подумай хорошенько и припомни. Хоть один раз используй мозги по назначению. Даже самый крохотный мозг может кое-что сообразить, если его правильно задействовать. Но когда припомнишь, не говори, что это. Скажи только: «Я понял, что ты имеешь в виду».
— Сейчас подумаю.
Молчание.
— Ты опять заставляешь меня ждать?!
Молчание.
— Вспомнил! Я понял, что ты имеешь в виду.
— В таком случае съезди туда снова, поищи там, найди это и принеси.
— Как срочно?
— Если кто-нибудь найдет это раньше нас, будет очень плохо.
— Уже несусь, только фонарь прихвачу.
— Безнадежный случай, вот что ты такое! Безнадежный случай. Сначала «потому как», теперь «несусь». Несутся только курицы. Люди не несутся, люди едут. Скажи: «Я уже еду». Когда я наконец услышу от тебя хоть одно правильное выражение?
— Я уже еду.
— И перестань меня раздражать.
— Извини.
— Только не вздумай появляться там в такое время с фонарем! Сейчас уже темно. Кто-нибудь может издали заметить твой фонарь. Лучше встань с утра пораньше.
— Что значит «с утра»?
— Пораньше. На рассвете. И не оставляй машину в нашем обычном месте. Найди другую парковку и пройди чуток пешком, придешь туда с первым светом и сможешь спокойно поискать.
— Ладно.
— Как твоя рука?
— В порядке.
— Болит?
— Уже меньше.
— Ты сменил повязку?
— Еще чего не хватало!
— Ты только не заболей нам бешенством.
— Вот еще!
— И распусти наконец свой живот. Я прямо чувствую это издалека. Ну, йала[4], сплавь свою подружку, а сам отправляйся спать. Тебе завтра рано вставать. Незачем ей знать, когда ты вышел.
1
Все главы романа, имеющие названия, — это рассказы, сочиненные главной героиней книги, Рутой Тавори, на основе семейных воспоминаний, слухов и домыслов, то есть, по сути, они составляют «книгу в книге», своеобразный «семейный миф», который она постепенно создает. Те же главы, которые не имеют названий, — это записи интервью главной героини, где она рассказывает об эпизодах семейной истории, которым сама была свидетелем и в которых сама участвовала. (
2
Вади — безводное русло пересыхающей реки или весеннего водостока, порой в десятки километров длиной, иногда долина бывшей реки, заросшая деревьями или травой.