Открытое комсомольское собрание было непродолжительным. Чувства и мысли воинов хорошо выразил гвардии рядовой Азимов:
— Польский народ ждет своего освобождения из фашистского ада. И я, если придется, не пожалею ради этого своей жизни.
Снаряды на плацдарм завозили ночью. Автомобильные фары не включали. Пробирались едва ли не ощупью: на крыло машины ЗИС-5 ложился солдат и, как впередсмотрящий на корабле, показывал шоферу дорогу.
Вот, наконец, и Висла. На противоположном берегу нам необходимо занять боевые позиции. Над рекой кружат самолеты врага. Наши прожекторы ловят их в свои лучи, а зенитки «берут на мушку». Бомбы сбрасываются беспорядочно.
Наконец Висла позади, машины углубляются в лес. Ехать по нему труднее, но безопаснее.
В лесу — пункт сосредоточения дивизиона. Но наш последний, решающий бросок — по открытой местности, за лесом. Там надо установить М-31 и произвести залп. Дело в том, что в сравнении с другими артиллерийскими орудиями и установками гвардейский миномет М-31 имеет малую дальность стрельбы. Поэтому огневую позицию надо выбирать в одном-двух километрах от переднего края врага. И делать это быстро: ведь мы — как на ладони у врага.
Уже рассчитаны исходные данные для стрельбы. По ним надо точно установить каждую раму боевой установки.
...Наступает рассвет, а с ним — обстрел наших позиций. Используем каждую минуту затишья, но больше работаем под огнем. На каждую установку уложено по восемь почти стокилограммовых снарядов, подключены электропровода. Все готово! Теперь можно укрыться в окопах, в ожидании команды «Огонь!» сделать несколько затяжек.
Вдруг кто-то из батарейцев кричит:
— Ребята, восьмая не управилась!
Восьмая батарея капитана Архарова при артобстреле понесла потери. Бойцы девятой батареи старшего лейтенанта Пономарева и нашей седьмой бросаются на помощь.
Доносится голос командира:
— Снять колпачки!
Вот-вот раздастся команда открыть огонь. И в это время осколок вражеского снаряда перебивает электрокабель. Электрики сержанты Царюк и Дегтярев, не ожидая приказа, пригнувшись, бегут к месту повреждения. Быстро зачищают и соединяют концы кабеля. Через несколько минут, возвратившись в окоп, докладывают:
— Готово!
И почти тут же с КП — команда:
— Огонь!
Лейтенант Трифилов крутнул ручку прибора управления огнем, и первые двенадцать снарядов, оглушив всех своим «вжвюх», оставив в почти уже светлом небе огненные шлейфы, ушли в сторону врага. Еще оборот рукоятки — и еще «вжвюх».
За передним краем встают смерчи из дыма, огня и земли. Взрывы превращаются в сплошной оглушительный гул. Началась мощная артподготовка по всему участку фронта.
Мы стоим в полный рост. В нас не стреляют, фашистам не до этого. Из леса на исходный рубеж выползают «тридцатьчетверки». На их броне пехотинцы в маскхалатах, с автоматами наизготове...
Занималось утро 12 января 1945 года. Через пять дней над столицей Польши было водружено знамя свободы.
— При последнем издыхании враг особенно опасен. Не забывайте об этом! — говорил на кратком совещании полковник П. И. Вальченко, командир нашей: 16-й гвардейской минометной бригады. — Наша задача: залпами облегчить продвижение пехотинцев в городе. Вашему, майор Хмелинский, 3-му дивизиону ставлю задачу...
Полковник указал на карте Берлина, куда должны лечь залпы дивизионов и батарей.
...На территории парка Фридрихсхайн разведка обнаружила большое скопление вражеских танков. Это цель для нашей 7-й батареи. Нужно выбрать огневую позицию — широкую площадь, перпендикулярную направлению на цель и на нужном от нее расстоянии. В городе сделать это не просто. Наконец такая площадка найдена — у развилки Ландсбергераллее. Хорошая площадка для огневой позиции, с одним лишь, правда, существенным недостатком: впереди, метрах в трехстах, находится упрятанная в выемке железная дорога с вокзалом, а несколько дальше оборона фашистов. К тому же площадка отлично простреливается.
Одна надежда — на ночь, когда можно будет перебросить боевые машины и подвезти 96 снарядов, в центнер весом каждый.
До наступления сумерек осторожно вели подготовительные работы, установили наблюдение. Справа, вдоль улицы, кирпичный остов большого здания, сгоревшего и полуразрушенного, заваленного грудами камня, с торчащими ребрами перил. Теперь это наш дом. Он должен нас укрывать от пуль и осколков. Поодаль, за грудами развалин,— большой серый дом, «разукрашенный» простынями — знаками капитуляции.
В верхних этажах никого нет: все в подвале. В темноте сидят на узлах женщины, старики, дети.