— Примитивно.
— Зато в точку! — не согласился Зюзин.
Вошла Юля. С Игорем она поздоровалась, но руки не подала и ни о чем не спросила. Игорь прислушался к разговору Юли с Зюзиным. Что-то ей поручалось насчет клуба, поездки к морякам.
Снова раздался задорный смех.
Этот смех начинал раздражать Игоря. Никто и ни о чем не спрашивал его, будто он почти три месяца и не руководил организацией.
— Иди к начальнику и просись на место воспитателя общежития, — посоветовал ему вечером Григорий Терентьев.
Они жили в одной комнате щитового дома и теперь лежали на койках и курили.
— Есть штатная единица?
— Заведующий ЖКО говорил, есть.
— Да, в бригаду возвращаться не хотелось бы, — признался Игорь.
— Идиотом круглым надо быть, чтобы после руководящей работы траншеи копать!
Покуривая, Терентьев пускал кольца в потолок. Игорю видно было в профиль его резко очерченное светлоглазое лицо. С Терентьевым приятно дружить: разбирается и в джазовой музыке и в технике. Наперечет знает все марки современных новейших радиоприемников-«супергетеродинов». Пленяла Игоря в Терентьеве широта, размах. Терентьев, например, считал, что для комсомольского комитета должна быть выделена специальная легковая автомашина, а всем участникам патрулей выданы кожаные куртки.
— Зюзин этого никогда не добьется, — сказал Игорь.
— Завалят они теперь всю работу. Ты вот что: когда будешь у Алексея Михайловича, вверни, между прочим — мальчишке, мол, зеленому доверили руководство организацией…
— А что толку?
— Одинцов, не забудь, член бюро райкома партии. Вмешается — решение могут еще пересмотреть.
На следующий день, дождавшись, когда у Одинцова закончилось оперативное совещание, Игорь заглянул в кабинет начальника. Инженеры и мастера уже разошлись. На столе, свисая с краев, грудой лежали листы чертежей. Одинцов вглядывался в одни из них, испещренный пометками: видимо, еще раз проверял то, что узнал на оперативке.
— Алексей Михайлович, можно к вам?
— Садитесь, садитесь. Что это у вас за революция произошла?
Ободренный сочувственным тоном, Игорь стал говорить, как несправедливо отнеслись к нему парторг и члены комсомольского комитета. Придрались к каким-то пустякам, поверили сплетням. Теперь секретарем стал Зюзин, комсомолец малодисциплинированный, не справлялся с заданиями по комсомольскому патрулю, чего можно от него ожидать? Сейчас намалевали карикатуру на заведующего столовой, ни с кем не согласовали…
— А с кем же они должны были согласовывать?
— С руководством, — немного теряясь под пристальным взглядом Одинцова, выдавил Игорь.
— Вот вы какой, оказывается… правильный товарищ.
— Еще собираются в бухгалтерию кого-то посылать, проверять наряды и так далее. Потакают рваческим настроениям.
Одинцов нахмурился:
— Я об этом знаю. Зюзин был у меня, и я разрешил проверить, как оформляются документы в бухгалтерии. Это право комсомольцев — проверять и помогать. А вы эту манеру бросьте — чернить за глаза товарищей. Откуда у вас такие замашки? Ведь вы совсем молодой человек… Отец есть?
— Погиб на фронте.
— Мать что делает?
— Педагог.
— Педагог… н-да! Скажите, с этой девушкой, секретаршей главного инженера, что у вас было?
Игорь презрительно скривил губы:
— Какая это девушка! Ничего у нас не было. Меня, в сущности, оклеветали, Алексей Михайлович.
Одинцов долго разглаживал и складывал стопкой листы чертежей.
— Слушайте добрый совет, — сказал он после паузы, — вам нужно вернуться в бригаду, хорошо показать себя. Мать, наверно, думает о вас день и ночь.
— Не могу, Алексей Михайлович. Меня там будут травить. Не простят за Тюфякова.
— Я бы на вашем месте… Впрочем, как желаете. Выбирайте тогда любой другой участок, любую бригаду. Хотите на Промстрой? Люди там очень нужны. Учить будем на курсах механизаторов. Не нравится? Можем на стройбазу. Бетонщиком, арматурщиком, слесарем — кем хотите.
— Алексей Михайлович… — Голос Игоря вкрадчиво опустился. — Я знаю, что не заполнена вакансия воспитателя общежития…
— Нет, — отрезал Одинцов. — Как вы сами понимаете, Савич, воспитателем работать вы не можете.
— Но я бы сумел художественную самодеятельность наладить, — цеплялся Игорь.
— Удивляете вы меня. Удивляете и огорчаете… — Одинцов встал, давая понять, что разговор окончен. — Ступайте подумайте, посоветуйтесь с товарищами и тогда скажете, как решили.
Разговор этот происходил в пятницу, а с субботы над маленьким поселком в тундре, над карьерами и траншеями, над мачтами буровых станков и стрелами кранов, над рядами щитовых домиков и первыми коробками крупноблочных зданий начал густо падать снег. Он падал весь день.