Документы
Документ первый
Толя был мне как друг. Самый близкий мой друг. Та трагедия, которая случилась, она и для меня трагедия. Я потерял самого близкого друга.
На самом деле в этой истории много непонятного, и я не верю ни объяснениям, ни справкам. Другое дело, что меня там не было, и я знаю все с чужих слов или по документам, а в переводе с испанского тоже могли быть искажения и путаница. Я должен был поехать к нему и очень хотел поехать, но были обстоятельства, которые не позволили мне это сделать. Об этом скажу ниже.
Здесь надо видеть несколько аспектов. Во-первых, совершенно неубедительный диагноз. Что значит “остановилось сердце”? У меня мать – медик. Она говорит, что так нигде не пишут. Раньше могли написать “разрыв сердца”, но это скорее литература, а не врачебный термин. Опять-таки надо перепроверить точность перевода, и я этим обязательно займусь.
Во-вторых, я хотел бы рассказать о самом Толе, вернее, о том, каким он был и как переменился в последнее время.
Анатолий Евтихиевич Послух был, вообще говоря, очень крупной личностью. Причем в детстве это никак не проявлялось. Он был замкнутым подростком, довольно молчаливым. Но его отличало большое упрямство. Если он решал что-нибудь сделать, то шел до конца. Например, он увлекся авиамоделированием и сумел сделать самолетик, который взял приз на соревнованиях. Учился он средне, и особенно его донимал учитель математики. И вот однажды Толя заскрипел зубами – такая у него была привычка – и говорит мне: я ему докажу. И он стал заниматься зверски, и в последние два года он был самым лучшим в классе.
Но, что у него так пойдет дело в бизнесе, этого никто не мог ожидать. Начинал он фактически с нуля, но у него была колоссальная интуиция. Чутье было. Провалов он не знал. Естественно, были подъемы, были спуски, а провалов вообще не было. Он удивительно чувствовал конъюнктуру. Раз или два он неожиданно продавал дело, которое было успешным и на полном ходу. Говорил: надоело, займусь другим. И всегда оказывалось, что продал выгодно и, главное, очень вовремя.
Нынешнюю нашу фирму мы создали семь лет назад. То есть создал он, я ему подал идею, но осуществлял все он сам, в одиночку, а потом, через полгода, позвал меня в дело. И тут еще одна его особенность – колоссальная работоспособность. Когда заведется, он может круглые сутки не останавливаться.
Вот мы подходим к тому, что случилось в прошлом году. Я принес ему новую идею развития – сетевой проект “Чайный лист”. Не буду входить в подробности, но это очень выгодный поворот, с дальним прицелом. И вдруг, может быть, впервые за все время, я увидел в Толе странную вялость. На этой почве у нас с ним возникали даже конфликты. Я подумал, что он снова разочаровался в своем деле и хочет затеять что-то новое. Но дело было в другом.
Теперь, когда я прочитал его “Записки”, я начинаю понимать, что именно тогда началась его болезнь. А то, что это была душевная болезнь, не вызывает никаких сомнений. Толя Послух оказался в плену целой сети мошенников, и это спровоцировало те отклонения, которые постепенно превратились в манию. На свои новые и весьма странные увлечения он стал тратить бешеные деньги. Однако фирма стояла крепко. И, надо отметить, параллельно со своей новой тайной жизнью Толя за последний год сделал несколько весьма удачных биржевых ходов, скорректировал маркетинг фирмы, что принесло значительные доходы.
Когда Анатолий Евтихиевич снова призвал меня к управлению, у нас состоялся большой установочный разговор. Все, что связано с разговором, подробно зафиксировано в “Записках”, но содержание нашего двухдневного общения он утаил. Он отметил только мою реакцию – что я жутко смеялся и не мог остановиться. Это правда. Он говорил невероятные вещи. В его голове все путалось. Цитаты из Библии шли рядом со смутными медицинскими открытиями. Он лихорадочно доказывал возможность удлинения срока жизни вдвое, втрое и даже больше. Он доходил даже до идеи обретения бессмертия и рая на земле. На второй день разговора он всерьез предложил, чтобы мы с ним оба крестились у его знакомого священника. Причем все это было тоже смутно. То он говорил, что в детстве его тайно крестила бабка, то кричал, что он нехристь и грешник, и только сейчас может обрести веру “путем, – так он говорил, – кардинальной чистки зубов”! Ну, понятно же, что я смеялся до колик, когда выслушивал это. Он уговаривал меня, что евреям можно креститься, что это разрешено – он выяснял у отца Склифосовского. Толя хотел, чтобы я стал христианином и тогда дал ему клятву, что не кину его, пока он будет спасаться на ковчеге. В общем, это был фантастический разговор. И его “повесть”, – можно ведь и так сказать? – которую он назвал “Выскочивший из круга”, правильнее было бы назвать, как у Гоголя, – “Записки сумасшедшего”.
Я никак не хочу оскорбить память Толи, я его очень любил. Но для того, чтобы осмыслить его трагический уход из жизни, надо смотреть правде в глаза.
Теперь о событиях в Барселоне. Весть о его аресте, обвинения в террористической деятельности и в распространении наркотиков привели всех нас на фирме в состояние шока. Разумеется, я не верил ни тому, ни другому. Я сразу подумал, что недоразумение как-то связано с Вестой, потому что знал раньше эту женщину. Я предупреждал Толю, что от нее можно ждать любых неожиданностей, но он не хотел слушать. Я сразу установил связи с Испанией, и мне удалось найти хорошего адвоката, Кравцова, русского по происхождению, но давно живущего там и знающего местные законы и обычаи. Я собирался вылететь в Барселону, но в это время сильно заштормило вокруг нашей фирмы со стороны налоговой инспекции. Нужно было находиться здесь.
И как раз в это время мы стали действовать в тесном контакте с Ярославом – сыном Анатолия. Я его знал еще первоклассником, потом много лет не видел, и вот теперь, после ареста Толи, он появился у меня. Мы ежедневно встречались или говорили по телефону. В “Записках” о сыне всего несколько фраз, и к тому же недоброжелательных. Это очень несправедливо. Ярослав Анатольевич показался мне разумным, энергичным и весьма современным человеком. Он стал похож на Толю в молодости. Если бородку сбрить, то вылитый Толя. Но Ярослав при этом очень образованный человек, а Толя ведь был, надо признаться, совсем темный.
Ярослав сильно переживал за отца, и мы вместе искали, как ему помочь. А когда случилась внезапная трагедия и встал вопрос о перевозке тела и получении всех окончательных бумаг, Ярослав решительно сказал, что ехать должен он – это его право и его долг. Я не возражал и хотел ехать с ним, но не мог в этот момент бросить дело – это я уже объяснял.
Мы похоронили Толю на Востряковском кладбище – на правой стороне, там, где хоронить уже запрещено, но мне удалось добиться разрешения.
Теперь важный вопрос о наследовании имущества, прав и капиталов. В “Записках” определенно написано, что Толя перед отъездом решил передать мне ВСЕ права на управление, вместе с правом ПЕРВОЙ ПОДПИСИ на документах. Он хотел сделать меня “ВТОРЫМ ПОСЛУХОМ” – это его слова. Анатолий Евтихиевич упрямо настаивал, чтобы я на время его отсутствия стал именно собственником предприятия, такова была его воля, и он ее закрепил во ВСЕХ полагающихся документах, которые я могу в любой момент предъявить.
Но была семья, и есть дети. Это факт, и никто не собирается его отрицать. Ярослав наследует личное имущество Послуха. Оно довольно значительно. Я считаю неделикатным входить в подробности, но это дорогой загородный дом, две машины и, главное, – финансовые активы на личных счетах. Все это, естественно, отходит Ярославу с тем, однако, что есть обязанность выделить средства на обеспечение младшего сына Анатолия Вадима. Что касается капитала покойного Анатолия Послуха, являющегося частью общего капитала фирмы, то его выделение с целью последующей дележки обрушило бы все наше предприятие, особенно в нынешнем шатком его положении, в связи с претензиями налоговых органов.