Герасим уезжал из деревни взъерошенный, как воробей. Лицо горело. Ему казалось, что все сельчане узнали о его шкоде и теперь перестанут с ним разговаривать, здороваться.
— Гер! Ты в город? Передай внуку сало и молоко. Он к остановке подъедет. Скажи, что жду его! — подошел кузнец.
— А моим деньги передай. Пусть учебу не бросают. Сколько сил есть, подмогну! — успел запыхавшийся скотник Яков и добавил: — Сам понимаешь, нынче за переводы много берут. А нам всякая копейка великим трудом дается. Потому не осуди.
Герасим вошел в автобус. Он был почти пустой. Помахал рукой людям, оставшимся на дороге, и, сев возле окна, смотрел на убегающие рощи, перелески, речку. Их он часто видел во снах в зонах, в Афганистане и даже теперь, в городе.
Когда вернулся домой, нашел на столе письмо — от десантника, с которым лежал в госпитале. Прочел его. Вот еще один семейным станет скоро. На свадьбу зовет. Выходит, ожил. «А что ж это я до сих пор в сиротах?»
Вечером Никита газету принес. Купил по пути. И, наткнувшись на брачные объявления, рассмеялся:
— Слышь, Герка! Давай тебе подыщем! Тут всякие просятся. Глянь! — начал читать. И вдруг посерьезнел: — Все дрянь! Хищницы! Одной автомобиль нужен, этой — материальная поддержка. Зато следующая! Да… Но у нее ребенок…
— А ты прочти вслух! — попросил Герасим.
— «Женщина, с обычной внешностью, тридцать два года, работающая, имеет десятилетнего сына, старый дом и огород, хочет познакомиться с серьезным, хозяйственным человеком, до сорока двух лет, непьющим и нескандальным, только для семейных отношений».
— Ну, баба! Даже телефон домашний указала! — изумился Никита.
— Староват я для нее! Да и ребенок… Видно, с мужиком не ужилась?
— А позвони одиночке! Вот тут просятся! — хохотнул Никита, указав пальцем на объявление. — «Привлекательная брюнетка с зелеными глазами, нежная, хрупкая, интеллигентная…»
— Все! Хватит!
— Почему?
— А полы кто будет мыть? — рассмеялись братья в один голос.
— «Ищу обеспеченного, уверенного в себе человека».
— А я не спонсор!
— «Вдова. Имею пятилетнюю дочь. Ищу надежного, щедрого, нежного друга, желательно с высшим образованием и автомобилем…»
— Где б найти такую жену — хохотнул Герасим и подвинул газету поближе к себе. — А дай хоть позвоню обычной. Она хоть без претензий. Значит, ковыряться не будет, как другие. — И набрал номер: — Алло! Я звоню по объявлению в газете.
— Слушаю, — ответил усталый голос.
— Может, я не совсем тот, кого ждете, но хочу предложить себя, — замялся Герасим, сбился, смутился и не знал, что нужно сказать еще.
— Как вас зовут? — спросила женщина тихо.
— Герасим.
— Редкое имя. Меня — Наталья.
— Я тоже обычный, как валенок, простой- Конечно, старше. Но в разумных пределах. Семьи нет и не было. Детей тоже.
— А почему? Вы отбывали срок в зоне?
— Наталья! Я не только сидел. Я был в Афгане. Воевал. Там потерял любимую.
— Сочувствую вам. Но я при чем?
— Возможно, вы восполните потерю?
— Не знаю. Ведь у меня сын. Трудный пацан. А у вас своих не было. К чужому сможете ли привыкнуть? Я уж не говорю о большем.
— Мне кажется, нам самим нужно сначала познакомиться. А потом решать более сложные вопросы. Может, с первого взгляда не подойдем друг другу?
— Давайте увидимся. Но не сегодня. У меня как назло на вечер много дел подсобралось.
— Может, помогу?
— Давайте определимся. Вы сами как хотите?
— Когда увидимся? — повторил вопрос Герасим,
— Завтра! После работы… — Назначили время и место встречи.
Никита и Женька не верили в услышанное. Их Герасим назначил встречу женщине? Ведь раньше он о том и слушать не хотел.
— Что удивило, братья? Иль я хуже стал? Ведь вот вы оба имеете семьи, детей. У вас свои радости. И только я живу неприкаянно. Кругом один. Да, потрепала меня жизнь. Но не вытряхнула из шкуры. И я, как все, обычный человек. Вон в деревне побывал у Кати — школьной подружки своей. Ну и сказал матери. Она так выругала, словно что-то злое утворил. А по сути, мы оба с ней были счастливы, как дети. Пусть недолго, но порадовались жизни. Ведь я все эти годы после Афгана не чувствовал себя мужиком. Я никому не признавался. Не хотел насмешек и сочувствий. Боялся их и скрывал свою беду. А когда к Катюшке пришел, почувствовал, что ожил во мне мужик. И я радовался, как пацан. Плевать, что у нее до меня полдеревни перебывало. Мы не собираемся жениться. Просто нам было хорошо вместе, Разве можно ругать иль осуждать такое? Может, эти минуты были самыми дорогими за все годы. Кто знает, как она сложится дальше, та жизнь, но я благодарен Катюшке за все. Она вовсе не больна. Живет своим укладом, без оглядки на деревню, и правильно делает.
— А разве мы запрещали тебе иметь бабу? То твое дело, кого приведешь. Никто не осудит и не обругает. Давно пора. И о болезни твоей догадывались. Знали, что от нервов она. Одного ждали — когда пройдет и все наладится, — говорил Евгений.
— Мы тебя лишь на ночь оставляли. Всегда с тобой были вечерами. Не понял я, за что нас упрекаешь? Мат > отругала за Катьку, но мы при чем? Какое наше дело, кого себе выберешь, тебе с той бабой жить. Мы лишь по возможности помочь должны. А лезть в душу иль постель, указывать никто не собирается, — хмурился Никита.
— Ты эту бабу, с которой пойдешь знакомиться, сюда приведешь?
— Пока не знаю, как сложится у нас.
— Як чему спросил, если сюда, прибраться стоит. Сейчас наших баб приведем. Мигом марафет наведут, — предложил Женька.
— Не надо. Я не на ночь, на жизнь присмотрю. Пусть все останется как есть. Коль будет сидеть сложа руки праздной барыней, зачем она мне? — усмехнулся Герасим.
— Хочешь враз проверить, какая она хозяйка? — прищурился Никита.
— Вспомните, как раньше в нашей деревне девок сватали? Заставляли невесту саму приготовить. А уж как ее избу смотрели! С белым платком проверяли на пыль стены и мебель. Как белье постирано и сложено, как помыта посуда? Вкусно ли готовит? А уж коль что не так, уходили сваты и на всю округу несостоявшуюся невесту хаяли, поносили последними словами. Таких девок до самой стари никто уж не сватал. Даже осмеивали. Лом или кол возле ворот оставляли. Вместо мужика!
— Таких трое в нашей деревне было. Никто их замуж не взял. Отправили перестарков в город, закончили какие-то курсы, зацепились и живут. Говорят, двоих все ж взяли. С детьми, мужьями приезжали в деревню. Может, мужики кулаками заставили их, научили чему-то?
— Э-э, нет! Коль свиньей родилась, из нее бабу не слепишь! — вздохнул Женька.
— Ты чего сетуешь? Твоя целыми днями как пчела вкалывает! — ахнул Герасим.
— Знал бы, чего это мне стоило! Я ж стерву от семечек три года отучал. Всю морду исковырял. Поджопниками с завалинки пинал. Привыкла в деревне с девками плевать шелухой вкруг себя. А здесь по зубам получала. Ох и выла вначале. Грозилась в деревню вернуться. Я ей двери настежь и велел отваливать. А куда? К отцу с матерью? Там еще три телки неогулянные. Их бы с рук сбыть. Тут разводя га. Кому нужна? Сами знаете, как в деревне к таким относятся. Проходу нигде не будет. Вот и Алена моя мигом мозги сыскала, вспомнила, как ее свои встретят. Отец за кнут схватится и пешком обратно пригонит. Вот только возьму ли обратно? Так-то постояла перед дверью и на коленки упала. Прощения просила. С тех пор семечки в рот не берет. Отскакивает от них, как от проказы! — смеялся Женька.
— Это мелочь. Я и тогда тебе о том говорил. Семечки замести можно. Стоило ль девку за них так шпынять и колотить? Вот я свою чуму глумную чуть в корыте не утопил со зла!