— Мама! Бежим! — срывается мальчишка с больничной койки. Такое много раз случалось наяву. Он стыдился отца. И только друзья-мальчишки знали правду о нем.
Помнилось и другое… Опять зима, он катался на лыжах с горы. Первый раз. И налетел на корягу. Удар! Лыжа в щепки, нога неестественно вывернулась, и жуткая боль пронзила все тело. Кажется, он закричал. Мальчишки сбегали к нему домой, хотели привезти Борьку на санках. Но, опережая их, к горке прибежал Герасим. Без шапки и куртки, как был дома. Он бережно принес Борьку домой, вызвал врача. Нет, отчим не отдал его в больницу, Борьке дома наложили гипс. А вот вылечиться и снова встать на ноги помог Герасим.
— Пить, — еле слышно просил пацан и видел перед собой встревоженные усталые глаза и руки с чашкой воды.
— Пей, сынок! Только выздоровей…
Борька лежал в постели, отчим кормил, поил, переодевал и умывал его каждое утро. А на ночь читал интересные книги и все успокаивал, что нога скоро заживет.
Чужой… Он много раз средь ночи вставал к пацану, сидел возле него до утра. И никогда не напомнил, не попрекнул провинившегося мальчишку тем, сколько сил и души вложил в него, даже когда тот откровенно хамил.
— Так как закончилась ваша встреча с отцом? — нарушил молчание Герасим.
— Он стал у меня клянчить на выпивку.
— Вот как?
— Потом хотя бы на пиво. И тут я не выдержал. Напомнил ему, сколько мне лет. Сказал, что в таком возрасте все отцы помогают детям. Он очень обиделся за это напоминание, хотел наказать, как когда-то в детстве, ну и нарвался. А не надо наезжать…
— Избил Николая?
— Ну кого там трамбовать? Я просто слегка поддал, он и улетел в кусты. Искать его или поднимать и отряхивать не стал. Докурил сигарету и ушел. Думаю, больше он не захочет останавливать и виснуть у меня на руках.
— Не стоило бить, Борис! Плохой или какой, он твой отец.
— знаешь, как он там, в парке, материл нас с матерью? Даже лютые враги вот так не посмели б, родные и тем более. Мне было обидно за мать. Не за себя, за нее этого прохвоста в куски стоило б порвать. Он все еще грозит, — трясло парня.
— Николай с чего запил? — спросил Герасим.
— По-моему, таким родился. Иным не помню. Не знаю, как мама за него вышла? Как-то на Пасху мы с мамкой пришли к заутрене, отстояли службу, освятили куличи и яички. Я слышал, как мать просила Бога образумить и исцелить раба Николая, своего мужа. А после церкви пошли мы с ней на кладбище, на могилы ее родителей. И там увидели отца. Знаешь, что он там делал? Сказать стыдно…
Борька помолчал с минуту и опять заговорил:
— Люди шли на кладбище из церкви, оставляли на могилах для покойных всего понемногу и рюмку вина иль водки. Ну, так положено по обычаю — уважить покойного, поделиться с ним всем освященным. Так вот и мы за тем пришли. Я первым увидел родителя. Он ходил по погосту и собирал с могил спиртное. Конечно, и еду в сумки сгребал. Люди гнали его, а он скандалил и матерился. Пока не позвали сторожа. Ну, из посетителей нашлись двое мужиков покрепче. Закрутили ему руки на уши и через забор кладбища перебросили. Сторож ему собаками пригрозил. Мол, подойдешь к воротам, всех спущу с цепи. Не порочь погост, нехристь! Знаешь, как нам с мамкой было стыдно. Ведь он, когда его перекинули, оглянулся и узнал нас. Стал звать бухнуть с ним. На нас все люди смотрели как на чумных. А он стоял за забором и, когда понял, что не пойдем с ним, стал материть и проклинать нас. Помню, мы шли с кладбища, боясь поднять голову или оглянуться по сторонам. На погосте в тот день было много людей, весь город…
— Забудь! Успокойся! Прошло много лет. Люди уже давно поняли, кто есть кто. А ты все еще терзаешь себе душу.
— Я только один раз ему вмазал за все, а сколько мы от него получили — не счесть.
— Его давно нет в этом доме. Он не придет сюда. А если появится, я сам с ним разберусь. Вашего вмешательства не потребуется.
— Коли возникнет, пусть на себя обижается. Теперь я сам смогу с ним справиться. Знаешь, он перестал быть мужиком. Его одним щелчком с ног свалить можно. Не верю, что решится прийти, если только жить не надоело. На него даже менты не оглядываются, считают хуже дворняги.
— Да ну его! Стоит ли он того, чтоб о нем столько говорили? — отмахнулся Герасим.
— Он мне весь день испортил сегодня. Я на свидание опоздал из-за него.
— С Ириной?
— А ты откуда знаешь?
— Ну как же? Вся улица в курсе твоих сердечных дел. Мальчишки за тебя переживают. И говорят, что, если увидят Ирку с другим, выдернут ей ноги из задницы, — хохотал Герасим и спросил: — Куда ж ты остальных подружек подевал?
— Они с другими тусуются. Ну, по-вашему — встречаются, дружат. Не могу же я один всех сразу любить. Их много!
— Выходит, первая любовь крепче всего?
— Знаешь, девки все одинаковы, а вот для жизни, на будущее, только одна годится.
— Чем же она лучше других? — спросил отчим.
— Она как друг самая надежная. Нигде не бросит, не подведет и не заложит. Всегда правду говорит в глаза. Она не как другие. Свой пацан. И я люблю ее! — покраснел Борька.
— Вот с этого последнего надо было начинать!
— Ну если ты слышишь много, знай все!
— Ты меня не удивил. О том мне тоже давно известно.
— Откуда?
— Сам проговорился сто раз. А мужик мужика никогда не проведет. Я тебя по глазам и без слов понимаю.
Борька согласно кивнул:
— Знаю! Я тебя тоже.
— Одно удивляет в тебе, Борис, как при твоем характере сумел сохранить постоянство в выборе главного? Годы прошли, а ты по-прежнему любишь Ирку и собираешься поступать в Суворовское. Кстати, как твоя девчонка относится к этому?
— К армейке? Спокойно. Сказала, что я ей дорог и в погонах, и без них, лишь бы мы были вместе. Ее не пугает будущее, даже если вся жизнь пройдет на колесах, обещает выдержать.
— Она еще слишком молода. Девчонка не девушка! Какой с нее спрос? Много раз может изменить свое мнение.
Не полагайся вот так слепо на ту, которая еще из детства не выскочила.
— Ты не знаешь ее и не говори лишнее.
— Я только предостерег. Чтоб потом, случись разочарование, оно не убило бы тебя! Не верь девчонкам без оглядки! Да! Они дарят крылья любви. Но первыми их подрезают! Не приведись столкнуться с таким, но женщины могут обратить в беду любую сказку. Не всякий способен пережить такое фиаско. Сейчас она называет тебя любимым, а другого может называть родным. Но это не значит, что соврала! Просто они так устроены. Им нужны постоянные перемены и восторги. Ну и еще…
— А что еще? — заинтересовался Борис.
— Возможность жить легко и красиво, не вкладывая ни во что собственные силы.
— Ну, это другие. Ирка не такая.
— Она еще ребенок, и говорить о ней всерьез сегодня бессмысленно… Тем более что впереди у вас годы, а время само проверит каждого.
Борис умолк задумавшись. Герасим сел за круг. Жизнь вошла в свое привычное русло.
Парнишка смотрел на отчима и думал: «Сколько времени прожито под одной крышей с этим человеком. Четвертый год… Не много. А пережитого не счесть. Он заставил пойти в школу, защищал и вступался, случалось, ругал, бывало, советовал, но никогда не оттолкнул, не остался в стороне чужим человеком, жил нужным и мне, и матери. Он никогда не сетовал на свою судьбу, не жаловался на неудачи, помогал семье, не ожидая для себя ничего. Но до сих пор, вот ведь глупость, относимся как к чужому. А почему? Ведь даже я никак не называю его».
Мальчишке стало неловко. А тут еще Герасим улыбается понимающе, будто подслушал мысли.
Почему битые горем люди так долго и тяжело привыкают друг к другу? Вероятно, из-за прежних предательств и подлостей родни и друзей. Где ж после всего случившегося поверить чужому, если не осталось тепла ни в сердце, ни в памяти, а жизнь, как пересохшая река, уже не звенит, не смеется и никого не радует.