Я позвонил в Вашингтон и выяснил, что никто в отделе кадров не понимает, с чем мы столкнулись в Хаунгиа. Мне принесли извинения, но мое разрешение на продление срока службы было отменено — не хватало слушателей на следующий курс повышения квалификации офицеров военной разведки, и я был выдвинут в качестве кандидата для восполнения этой нехватки. Поскольку мое прошение о продлении срока службы было официально отклонено, я должен был покинуть Вьетнам еще несколько недель назад.
Я тщетно просил отсрочки, но решение было принято, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Для специалистов по кадрам в Вашингтоне я был просто офицером-разведчиком, которому давно пора было пройти следующий этап обучения. Свой билет во Вьетнаме я уже «прокомпостировал», и пора было возвращаться домой. Но по правде говоря, ожидать, что они поймут мое сильное желание довести до конца нашу советническую работу в Хаунгиа и не приходилось. Глубоко разочарованный, испытывая даже горечь, я начал болезненный процесс прекращения своей двадцатимесячной командировки.
Решив не покидать Хаунгиа, не решив вопрос о дальнейшей судьбе Ланя, я составил письмо подполковнику Хау, в котором подробно изложил историю его сотрудничества с момента пленения. В письме содержалась просьба к подполковнику лично обратиться к своему начальству с целью добиться для северовьетнамца свободы. В качестве последнего официального акта я сопровождал полковника Бартлетта в кабинет Хау, где мы получили обещание, что пленный До Ван Лань будет освобожден. Руководитель провинции также настоял на том, чтобы я не покидал их на следующий день, так как он устраивает для меня прощальную вечеринку у себя дома. Меня это вполне устроило. Его щедрый жест дал мне повод задержаться в Хаунгиа еще на один день, чтобы успеть съездить в Танми и Дыкхюэ и попрощаться там со своими вьетнамскими друзьями.
Это был мой последний визит в дом, где я впервые встретил полковника Тханя и где мы прощались с ним после его трагической гибели. Подполковник Хау приложил немало усилий для организации прощания, даже сумел найти небольшую музыкальную группу, которую не пугала репутация провинции. Молодые девушки в белых платьях ао дай разносили подносы с вьетнамскими деликатесами, а квартет артистов в черных пижамах исполнял традиционные и патриотические песни. Кульминацией развлекательной программы стал дебют «Песни героя Хаунгиа» — романтизированного рассказа о победах наших ополченцев во время наступления Нгуен Хюэ. Подполковник Хау подарил мне нарисованный от руки первый выпуск текста новой песне, а его адъютант зачитал наградные листы на две награды, которые мне вручались. Для меня это был трогательный вечер, и все присутствующие знали, что я чувствовал себя подавленным перспективой отъезда на следующий день.
Капитан Санг подарил мне выгравированную бронзовую статуэтку императора Нгуен Хюэ, установленную на обойме от снаряда: «Чтобы вы не забыли наступление Нгуен Хюэ!» Как будто я когда-нибудь смогу это сделать! Санг объявил, что скоро будет заложен фундамент нового тюремного корпуса. Здание, по его словам, будет названо в мою честь, поскольку я пожертвовал средства на покупку материалов для строительства. Капитан также пообещал мне, что обеспечит своевременное выполнение обещания подполковника Хау освободить Ланя, а пока же он предложил тому отправиться в Бьенхоа для получения давно назревшей информации о Северном Вьетнаме. Санг был обеспокоен тем, что после моего отъезда из Хаунгиа привилегированный Лань, лишенный своего покровителя, может подвергнуться преследованиям со стороны менее искушенных сотрудников провинции. Как и наша группа советников, вьетнамцы разделились в своей реакции на наш необычный эксперимент.
На следующий день, после утреннего совещания, я погрузил свою единственную сумку в джип, который должен был отвезти меня в Сайгон. Я уже попрощался с полковником Бартлеттом и со своими коллегами, и стремясь избежать повторения этого испытания, забрался в машину. Когда мы выезжали с территории комплекса, я заметил До Ван Ланя, стоявшего у ворот.
— Прощай, дайви! — крикнул он, когда мы выехали на дорогу. Я тяжело сглотнул, вспоминая, что мы с ним пережили с момента его пленения в мае. В этой странной войне, охватившей рисоводов провинции Хаунгиа, я многому научился у вьетнамцев с обеих сторон, и мне казалось глупым возвращаться домой как раз тогда, когда я начал чувствовать себя здесь как дома. Когда куры разбегались перед колесами джипа, я проклинал всю систему.