Во время поездки я не видел ничего, что могло бы хотя бы отдаленно свидетельствовать о том, что южновьетнамское правительство может или хочет очиститься от коррупции, которая так мешала его делу и помогала коммунистам. Из бесед с многочисленными вьетнамцами я слишком хорошо знал, что любое наступление на коррупцию должно быть инициировано из Сайгона. «Крыша течет сверху вниз, дайви», — таков был любимый вьетнамский афоризм, который мои друзья любили приводить каждый раз, когда мы обсуждали тему коррупции.
Наконец, из новостей, доходивших до нас из Вьетнама, я понял, что разочарование американцев во Вьетнаме было обширным и, вероятно, необратимым. Вскоре после нашего прибытия на базу ВВС Трэвис я зашел в комнату отдыха в главном терминале. К моему удивлению, там было многолюдно, поскольку солдаты с моего рейса снимали свою униформу и переодевались в гражданскую одежду. Как я вскоре выяснил, их разговоры отражали настроения, преобладавшие среди американцев. Один из военнослужащих подытожил: «Вьетнам был дрянным делом — плохая командировка». Другой, брившийся у раковины, поклялся, что если кто-нибудь спросит его, где он проходил срочную службу, он ответит, что в Корее или Германии. Таким образом, он сможет выкинуть Вьетнам из головы и не отвечать на вопросы о нем. Реакция других присутствующих людей свидетельствовала о том, что они одобрили предложенную им легенду. Не было никаких признаков гордости за то, что он служил во Вьетнаме. Эта встреча усилила мои опасения по поводу того, что ждет моих друзей в Хаунгиа. Ведь если американский народ считает, что «Вьетнам был дрянным делом», то реально ли ожидать, что Конгресс продолжит финансировать на него расходы?
Для себя я был совершенно уверен, что так или иначе развязка затянувшейся войны уже близка. И когда рейсовый автобус доставил меня в аэропорт Сан-Франциско, я был не слишком доволен перспективой пересидеть последний акт драмы в горах Аризоны.
Эпилог
Я вернулся в Сайгон вскоре после прекращения огня, чтобы провести последние двадцать месяцев существования Южного Вьетнама в качестве беспомощного стороннего наблюдателя за триумфом ханойских войск. Как и нам, Ханою не удалось завоевать «сердца и умы» южновьетнамского крестьянства, но в отличие от нас, ханойские лидеры смогли компенсировать эту неудачу, разыграв свою козырную карту — они нанесли удар по Южному Вьетнаму силами двадцати двух дивизий, которые были сформированы за время передышки, предоставленной прекращением огня.
Двадцать восьмого апреля 1975 года четыре северовьетнамские дивизии заняли провинцию Хаунгиа. Сильно деморализованные под влиянием сокращения американской помощи и роста коррупции, отряды ополчения провинции были легко отброшены механизированными северовьетнамскими соединениями. В штаб провинции в Баочай прибыл передовой отряд северовьетнамцев, который принял командование, но был вынужден вступить в ожесточенный бой с группой стойких правительственных войск, забаррикадировавшихся в командном бункере. В этом последнем, жестоком бою был убит капитан Нга, мой коллега по разведотделу. Что стало с его женой и пятью детьми, я не знаю.
В 1973 году начальника провинции подполковника Хау заменили из-за подозрений (поговаривали, что из казны провинции пропала крупная сумма денег). Его преемник, дисциплинированный полковник морской пехоты, был захвачен коммунистами и отправлен в «лагерь перевоспитания» в дельте Меконга, где он и находится по сей день.
Лейтенант Туан, командир взвода разведки, попал в ловушку наступающих северовьетнамцев в Бьенхоа после того, как прислал мне записку с просьбой о помощи в эвакуации из страны. К тому времени, когда до меня дошла его просьба, я уже не мог добраться до Бьенхоа. В своей записке лейтенант писал: «Дайви, если ты не сможешь мне помочь, я точно погиб».
Полковник Шинь, начальник центра допросов, отказался от предложений об эвакуации, поскольку не хотел оставлять свою семью, часть которой не смогла добраться до Сайгона. Он погиб в последние часы боя.