Согласно этой истории, правительство Сайгона состояло из «продажных марионеток», которые представляли иностранные интересы. Коммунистические политические офицеры объясняли, что Вьетнам — это одна страна, временно разделенная Женевскими соглашениями. Жители северной половины страны жили в мире и согласии при социализме, в то время как их южные собратья были порабощены американцами и их «продажными марионетками». Поскольку упрямые империалисты отказались разрешить воссоединение страны путем проведения свободных выборов в 1956 году, вооруженная борьба была единственным способом освобождения «угнетенной» южной половины страны. Но сами южане были развращены американцами и часто не понимали, насколько на самом деле они несчастны. Следовательно, их нужно было «просветить» относительно их собственного бедственного положения, чтобы они могли объединиться под знаменем революции и избавить страну от иностранного господства. Таким образом, для вьетконговцев, принявших эту догму, священная миссия — спасение страны — была оправданием личного риска, связанного с вызовом сайгонскому правительству.
Для некоммунистического южанина политическая реальность также выглядела черно-белой. Он, как и другие крестьяне-рисоводы, не хотел участвовать в построении социализма Хо Ши Мина. Как и их противникам-коммунистам, им тоже не нравилось иностранное влияние во Вьетнаме. Практически все вьетнамцы любой политической ориентации признавались в антифранцузских, антикитайских, антияпонских и, если на них надавить, антиамериканских настроениях. Однако некоммунистический южанин рассматривал американское присутствие в Южном Вьетнаме как необходимое, временное условие, которое можно терпеть только до тех пор, пока это необходимо. Вьетнамцы знали, что у них есть влиятельные враги, и поэтому им нужен большой друг. Никому в Сайгоне не нужно было напоминать, что за Северным Вьетнамом, этим «великим социалистическим тылом» Вьетконга, стоят Советский Союз и Китай.
Многие из самых ярых антикоммунистов Южного Вьетнама являлись этническими северовьетнамскими католиками, которые бежали на юг после Женевских соглашений 1954 года. (За этот период на юг уехало примерно девятьсот тысяч северян, большинство из которых были католиками. Коммунистические партийные работники утверждают, что эти люди были «обмануты» или похищены, когда католические священники якобы сказали своей пастве, что Дева Мария идет на юг и что верующие должны следовать за ней. Сами беженцы утверждают, что на севере им не нравился социализм Хо Ши Мина). Эти северовьетнамские католики сформировали ядро антикоммунистических настроений в Южном Вьетнаме. Они отвергали коммунизм по религиозным соображениям и поэтому считали коммунистов носителями чуждой идеологии — марксизма-ленинизма советского и китайского толка. Многие южновьетнамские крестьяне возмущались тем, что Вьетконг выступал за коллективизацию сельского хозяйства; и крестьянством среднего класса, и небольшим, но растущим классом городских жителей, экспроприация частной собственности воспринималась с отвращением как не вьетнамский путь. Практически все южновьетнамцы слышали о восстании северовьетнамских крестьян рисоводов в 1956 году, когда новый режим Хо Ши Мина попытался провести коллективизацию. Как и вьетконговцы, некоммунистические южане видели множество недостатков сайгонского правительства, разница была лишь в том, что большинство южновьетнамцев предпочитали повальную коррупцию кошелька своего правительства коррупции духа коммунизма ханойского образца.
Вот именно так и шла эта борьба, в центре которой оказались незадачливые крестьяне Хьепхоа. По ночам дисциплинированные коммунистические политические офицеры снова и снова объясняли сельским жителям реалии их «бедственного положения», а днем государственные гражданские служащие обрушивали на них шквал антикоммунистических увещеваний («Не слушайте, что говорят коммунисты, но внимательно следите за тем, что делают коммунисты!»). Обе стороны неустанно вербовали военные кадры, и обе стороны в равной степени требовали от сельских жителей лояльности. Таким образом, крестьянин, выращивающий рис в Хьепхоа, в полночь легко мог оказаться под красным транспарантом, участвуя в антиправительственном митинге, во время которого он мог играть роль возмущенного и эксплуатируемого крестьянина под пристальным вниманием коммунистического пропагандиста; а на следующее утро тот же крестьянин мог отправить своих детей в новую, построенную правительством школу, а затем отправиться в администрацию общины, чтобы проголосовать на местных выборах — на этот раз под бдительным присмотром местного старосты. Сельский Вьетконг мог похвастаться в своем отчете, что «…шестьдесят возмущенных крестьян нашей общины приняли участие в митинге, чтобы выразить протест против политики марионеточного режима. Брат Ба Ден выразил горячую надежду, что наступление сухого сезона 1971-72 годов приведет к освобождению его общины. На данный момент 90 процентов местных крестьян активно поддержали дело революции». В то же время староста общины Хьепхоа мог сообщать своему начальству, что «более 95 процентов жителей общины проголосовали на недавних выборах, причем антикоммунистические кандидаты получили почти единодушную поддержку народа».