Я был потрясен.
— Ты хочешь сказать, что пообещал ему, что я освобожу его, если он будет сотрудничать?
— Конечно, — ответил Ань Хай. — Это был единственный способ вернуть его доверие после того, как его чуть не убили.
— Ань Хай, я не смогу этого сделать. Ки — пленник вьетнамских военных. Только руководитель провинции имеет такую власть.
Тьет недоверчиво посмотрел на меня.
— Да, дайви, но все, что тебе нужно сделать, это сказать начальнику провинции сделать это, и все будет сделано. Очень просто!
— Ань Хай, ты не понимаешь. Полковник Бартлетт — советник полковника Тханя, и даже он не говорит господину Тханю, что ему делать. Мы — советники и можем только давать рекомендации.
Тьет бросил на меня осуждающий взгляд.
— Тогда, дайви, тебе придется сделать довольно сильное предложение. Я уже пообещал Ки, а он хочет жениться на своей подруге из Дыкхоа, когда его освободят. Мы должны помочь ему сейчас.
— Конечно, я постараюсь сделать все возможное, но это дело вьетнамцев. Если мы найдем тайник сегодня, мы должны попросить лейтенанта Туана отправить донесение полковнику Тханю. Это поможет.
Тьет был настроен скептически. Он все еще смотрел на вещи глазами вьетконговца, а это означало, что полковник Тхань был марионеткой полковника Бартлетта.
Возможно, в Хаунгиа когда-то было время, когда старший американский офицер в провинции мог приказывать своему вьетнамскому коллеге в его собственной стране, но теперь эти дни прошли. Мы, американские советники, являлись в Хаунгиа приглашенными гостями и глубоко осознавали ограничения, которые это на нас накладывало. Почти все без исключения советники 43-й группы страдали от этого недостатка, который не позволял нам отдавать команды и включать менталитет «бери ответственность на себя», который укоренился в большинстве из нас как американских военных. Для Хай Тьета было аксиомой, что южновьетнамцы — наши послушные марионетки. Даже после нашего обмена мнениями в тот день я мог поклясться, что Ань Хаю потребуется больше убеждений в том, что американцы в Хаунгиа не управляют вьетнамским поездом.
На место тайника мы прибыли в начале дня. Ки привел нас к месту, где на рисовое поле выходила глинобитная ферма с соломенной крышей. В доме, окруженном бамбуковыми и банановыми деревьями, жили только женщины и дети. Лейтенант Туан вежливо поздоровался с хозяйкой дома, а его взводный сержант взял в сарае две лопаты и длинный металлический прут.
К этому времени Ки начал отходить на некоторое расстояние от бамбуковой рощицы на краю поля. Он прошел около сорока метров, затем приметил другое дерево на противоположной стороне поля. Повернувшись и пройдя еще около тридцати метров, он подошел к краю мелкого утиного пруда и остановился. Перекинувшись парой слов со взводным сержантом, Ки снял ботинки, закатал штанины и показал на металлический прут. Зайдя в воду по колено, он отошел еще на десять метров и остановился. Опустив стержень на илистое дно пруда, он нащупал тайник. Лейтенант Туан отдал приказ, по которому пять его людей отправились в деревню, чтобы взять дополнительные прутья. Когда шесть человек начали прощупывание, прошло всего несколько минут, прежде чем один из прутьев с тяжелым звуком ударился о твердый предмет. Словно дети в поисках сокровищ, обрадованные солдаты взвода вытащили десять металлических ящиков с боеприпасами к стрелковому оружию. Каждая коробка была герметично запаяна и промаркирована китайскими иероглифами. В тайнике находилось пять тысяч патронов к автоматам АК-47, которых взводу вьетконговцев хватило бы на год.
Наш день сложился удачно. Когда грузовик вез нас обратно в Баочай, я чувствовал, что Тьет и Ки внезапно стали признанными солдатами взвода. В начале дня лейтенант Туан и его люди обращались с нашими проводниками с корректной вежливостью, но даже это, несомненно, было уступкой моему присутствию. Туан, понятно, был рад вернуться домой с такой добычей, и заверил меня, что доложит полковнику Тханю о роли Ки и Тьета в нашем успехе. Ань Хай тоже ликовал. Грязные ящики с боеприпасами на полу грузовика были его билетом на длительное пребывание в Баочае, вдали от следователей полковника Шиня в Бьенхоа.
Вечером лейтенант Туан пригласил нас на вечеринку, чтобы отметить успех этого дня. Праздник проходил в кабинете начальника разведки провинции и затянулся до глубокой ночи. Сидя в кругу на полу, мы играли в уникальную вьетнамскую версию игры «в бутылочку». В центре забавы была голова курицы, которую один из солдат извлек из чьей-то кастрюли. Под восторженные возгласы своих товарищей солдат клал куриную голову в миску из-под риса и накрывал ее рукой. Затем он тряс миску возле своего уха, как чашку для игры в кости, и с размаху опускал ее на землю, приподнимая миску и показывая куриную голову. Взвод ревел, когда тот, на кого указывал клюв курицы, должен был «заплатить», выпив целую бутылку пива ЛяРу «Тайгер». Это пиво продавалось в толстых пол-литровых бутылках и было также известно как «пиво B-40», потому что коричневая бутылка напоминала противотанковую гранату с таким же названием[27]. Когда каждый проигравший пригублял пиво, остальные скандировали: «Во, во, во, во, во!», что эквивалентно американскому «пей до дна!». Рано вечером мстительная курица разыскала Ань Хая, и нашему новому союзнику удалось заставить его выпить пиво, несмотря на то, что пить он не любил. Вскоре после того, как он выпил первую бутылку, лицо Ань Хая, к радости его новых товарищей, стало красным. Курица также несколько раз доставала меня, и я был рад, что в тот вечер останусь в Баочае.