Такие изменения в поведении пленного северовьетнамца меня озадачили, но я списал это на травму, полученную в плену, и приступил к реализации своего плана действий. Представившись, я протянул ему руку и сказал, что мы с ним поедем на несколько дней в «мой дом». Понял ли он? Ошеломленный тем, что я говорю на его языке, пленник замешкался, но потом, не выдержав, схватил меня за руку и кивнул, что понял. Капитан Нга бросил на меня растерянный взгляд, скрестив запястья. Хочу ли я связать пленника? Я покачал головой и направился к выходу, пригласив До Ван Ланя следовать за мной. Когда мы пересекали двор штаба, офицеры и сержанты штаба переглядывались, понимая, что мой спутник — один из пленников Нга.
Первую остановку мы сделали в доме филиппинского врача, работавшего в провинциальной больнице. Врач с готовностью обработал осколочное ранение под глазом пленного. После этого мы направились через переулок в мой дом, где охранник пропустил нас, не удостоив и взглядом — охрана уже привыкла к пестрому набору спутников, с которыми я входил и выходил из виллы.
Я предложил Ланю сесть. И снова была заметна его неловкая реакция на происходящее. Опустив глаза, он лишь кивал головой в ответ на мои вопросы.
— Ты голоден?
Кивок. Я послал охранника за едой.
— Хочешь пить?
Опять кивок.
— Пьешь пиво?
Попытка чуть расшевелить его. Он безжизненно покачал головой.
— Чай?
Конечно. Еще один кивок. С тех пор, как я его забрал, он так и не произнес ни единого слова.
Пришел охранник с большой тарелкой пропаренного риса, миской овощей и маленькой рыбкой на тарелке. Я пригласил гостя поесть. Он молча повиновался, и вся еда исчезла в считанные минуты. Тем временем я попросил одного из охранников сходить на рынок и купить сандалии и недорогую гражданскую одежду, а потом попросить горничную сделать в ней все необходимые переделки — водить своего нового подопечного по рынку я еще был не готов.
Следующим шагом было приведение его в порядок. Он выглядел и вонял так, словно не мылся несколько недель, что, наверное, было правдой. Я привел его в ванную и велел принять душ. Услышав звук льющейся воды, я открыл дверь, чтобы забрать его форму, и увидел, что вместо того чтобы принимать душ стоя, он сгорбился на полу под краном и брызгал на себя воду руками. Я забрал его ханойское обмундирование, оставив вместо него черные брюки и белую рубашку, которые мне только что принес охранник. Его форму мы сохранили для дальнейшего использования.
Когда он вышел из ванной, я сказал ему, что в новой одежде он выглядит как деп чай («красавчик»), и проводил его в комнату. По-прежнему никакой реакции, только угрюмый взгляд. Его комната находилась прямо напротив моей и была обставлена кроватью, тумбочкой, журнальным столиком и семнадцатидюймовым переносным телевизором. Я включил телевизор и показал селектор каналов. Телевизор принимал только два канала: станцию американских вооруженных сил и 9-й канал — правительственную станцию Сайгона. Телевизор вызвал и первую реакцию — широко раскрыв глаза, он сгорбился на полу и начал настраивать телевизор.
— Если устанешь, — сказал я ему, — выключи его вот здесь и ложись спать. Мне пора возвращаться на работу.
Он кивнул, не отрывая взгляда от телевизора. По сайгонскому каналу показывали кинохронику о северовьетнамских танках, подбитых «героическими защитниками Анлока». Я извинился и сказал Ланю, что мне придется запереть дверь, но если ему нужно будет в туалет, он может постучать, и охранник его выпустит. Еще один кивок означал его понимание. Перед уходом я проинструктировал охранников о том, что один из них должен сидеть в гостиной у двери заключенного. В доме было полно оружия всех видов, и пока, по крайней мере, мы должны были предполагать, что наш новый гость настроен враждебно. Я также сказал начальнику охраны, чтобы он передал всем, что с пленником нужно обращаться как с членом семьи.
Вернувшись в штаб, я забрал копию протокола краткого допроса пленного. Из него я узнал, что До Ван Лань — девятнадцатилетний уроженец провинции Хатинь на юге Северного Вьетнама. Призванный в армию в возрасте восемнадцати лет, он прошел начальную военную подготовку в лагере к северо-западу от Ханоя и был распределен в 271-й полк, который изначально был ополченческим, и большинство бойцов в нем являлись уроженцами Хатиня и соседней провинции Нгеан — родины Хо Ши Мина. Лань со своими товарищами начали свой поход на территорию Южного Вьетнама в ноябре 1971 года, и долгий путь занял более ста дней. Лань рассказал своему следователю, что по дороге заразился малярией и пролежал в камбоджийском медпункте до самого своего пленения. Он утверждал, что стычка, в которой он попал в плен, была его первым боевым столкновением.