Согласиться добровольно и остаться с полковником Бартлеттом было несложно, поскольку у меня не было ни малейшего желания покидать Хаунгиа. Я только что во второй раз продлил срок своей служебной командировки в преддверии долгожданного прекращения огня, и мне казалось неправильным покидать Баочай накануне последней схватки за позиции, которая, как мы знали, будет предшествовать окончанию боевых действий. Я уже затратил восемнадцать месяцев своей жизни и немало эмоций в борьбу за провинцию Хаунгиа, и еще полгода были небольшой платой за возможность довести дело до конца. К тому же, если полковник Бартлетт твердо решил стоять до конца, то не остаться с ним было просто немыслимо. Такой уж он был человек.
НВА на рыночной площади!
Сержант Кристиансен принес долгожданную радостную новость — войска подполковника Хау только что вывели из бункера на окраине Баочая пленного северовьетнамца. Мы отчаянно нуждались в информации об упорно сопротивляющихся частях противника, которые все ближе и ближе подбирались к столице провинции, а пленные всегда были для нас лучшим источником информации. Крис предупредил меня, что новый военнопленный настроен враждебно и не склонен к сотрудничеству. Вьетнамцам из разведотдела не удалось заставить его назвать свое имя, не говоря уже о его подразделении. Мы по-прежнему оставались в неведении относительно принадлежности нового северовьетнамского подразделения, которое переправилось через реку и окопалось в пределах дальности минометного огня от Баочая. Были ли наши гости снова из потрепанного 271-го или 24-го полков, или противник уже повысил ставки и ввел в бой еще одно подразделение? Такую информация мы должны были знать, и у нас появился способ ее выяснить. Если новый пленный не захотел разговаривать с вражеским следователем, то, возможно, ему будет легче общаться со своим северовьетнамским товарищем. Я послал одного из охранников найти Ланя.
Лань надел свою старую форму и вымазал лицо, готовясь к своему первому испытанию в качестве дознавателя. Ругающийся южновьетнамский охранник втолкнул его в маленькую тюремную камеру разведотдела. В углу на корточках сидел новый военнопленный. Уже через несколько минут они начали переговариваться. Лань рассказал своему сокамернику, что он из разведывательной роты 271-го полка и что его только что взяли в плен, убеждая своего собеседника не разговаривать с марионетками-следователями. Ничего не подозревающий пленный поддался на эту уловку и к концу второго часа их совместной работы рассказал Ланю все, что нам было нужно. Северовьетнамское подразделение, по которому мы наносили авиаудары в окрестностях Баочая, оказалось нашим старым противником — 271-м полком, который был вновь наказан. Пленный рассказал Ланю, что задачей его подразделения было освобождение и удержание общины к западу от Баочая. Они удерживали ее на протяжении двух дней, но ценой страшных потерь. Десятки северовьетнамцев уже были убиты или ранены в результате беспощадных и точных авиаударов южновьетнамцев. Сам пленный находился в бункере, который был залит напалмом, и с тех пор ему было трудно дышать.
Через два часа охранник отпер камеру и в грубой форме вывел Ланя на «допрос». В кабинете капитана Нга я тщательно проинформировал его о результатах выполнения задания. Наша уловка дала нам ту информацию, которая была нужна полковнику Бартлетту — перед нами стояло не новое подразделение, а наши ополченцы уже убедительно продемонстрировали свою способность справиться с 271-м полком.
Но Лань не разделял моего приподнятого настроения. Он беспокоился за пленного, которого только что оставил.
— Дайви, — просил он, — надо срочно отвезти его к врачу. Ему трудно дышать, и мне кажется, что у него что-то болит внутри.
Донесся крик охранника. Заключенный потерял сознание, его живот начал стремительно вздуваться. Мы срочно доставили его в провинциальную больницу, где он скончался в течение часа от внутреннего кровотечения. По всей видимости, он получил сотрясение от взрыва бомбы еще в тот день, но никто не распознал симптомы.
Узнав о смерти пленного, Лань впал в депрессию. Ему было стыдно за свою роль в обмане раненого бывшего товарища, и он винил себя в смерти этого человека. Все, что я говорил, не помогало. Как и все мы, Лань лучше справлялся с неприятностями войны на расстоянии, чем вблизи. Одно дело — помогать в нанесении авиаударов по бункерному комплексу с высоты несколько тысяч футов, но совсем другое — встретиться лицом к лицу с бывшим товарищем и солгать, тем более когда первым объектом работы оказался умирающий человек.