Так он увидел его – стереотипными лицами. Маук был как сила, разделённая на всех, но вошедшая в тело, которое её собирало, и теперь Гюн искал это тело, представлял, как находит, и его встречает маук. А не сыграть ли нам в шахматы мнений, так бы он, наверное, спросил. Проигравший должен будет спрятать себя. И это то самое место, где высматриватель собирался схитрить: ведь невидимость была любимейшим из его состояний, и это значит, что он никак не мог проиграть, а для маука это было бы серьёзное поражение, для маука это была бы мучительная смерть, потому что он и был самой видимостью.
Маук... Каждый раз, когда они думали о нём, он становился только сильнее – какие-то новости, информационные поводы. Они думали его, и он рос, они строили его силу, даже когда ненавидели его, и Гюн занимался примерно тем же сейчас, но надо было как-то подготовиться, сложить всё ведомое в голове. Как он будет вести себя? Что он мог сделать? Он мог дать бой или совет, что-то дать ему, принести в дар от высматривателя, и чтобы маук принял это и переменился, принял к сведению и перестал быть мауком, а стал бы горгицей или биналем, и чтобы маучность в мире пошла на убыль…
Такой у него был план, и то ли в мыслях, то ли ногами он шёл на какую-то конференцию, выступление. На стульях сидели люди, вонзённые в плоскость, и сами казались плоскими, а перед ними стоял человек и говорил с такой силой, как будто хотел выдавить себя. И можно было сразу рассмотреть: он стоял там, около буквенной трубы, маленькие ладошки перелистывали дерево, которое росло прямо из потолка, здоровенное дышло шмыгало на его лице, как инородное, волосы были нарисованы синим – татуировка волос, и где-то с середины лба начинались залысины, шли по всему лицу, замедляясь в районе бровей, и маленькие глазки, как боевое оружие. «И этими тютельками он высматривал такое огромное количество людей!» – подумал Гюн, но вслух ничего не сказал и только продолжал смотреть, предчувствуя какое-то превосходство, надвигавшееся спереди.
Он видел, что маук никогда не оставлял его, был в каждом углу этого путешествия, точками предложений, недомыслием, ходил с высматривателем повсюду, как темечко, – частью его головы, ходил с ним эмоциями, страхом, сенсацией, ходил с ним по пятам, пятал, а потом убегал прочь – мыслями, вытаращивался неведомо откуда, и шум как ощущение. Когда оно появлялось – это маук. И Гюн стоял перед ним, и руки падали из его плеч, ноги ломались в коленях, голова горела – так он выбирал всю свою жизненность – из прошлого и из будущего, все свои силы выбирал, чтобы направить их туда, где маук ползал по своему сну, которым он заразил всех людей, золотые стремления, предметные цели. Он распарывал память, выдавливая внутреннее электричество; как шаровая молния копилась в голове его человеческая история, и он стоял – чистый, совершенно готовый…
Гюн подождал, пока люди разойдутся, и потом поймал маука взглядом, поймал и держал, пока тот не повернулся вокруг своей оси, и сразу же началось противодействие стихий, какой-то кабинет, говорить наедине лучше, идите за мной, как событие медленно двигалось к настоящему времени, и вскоре они сидели в резиновой комнате среди рассыпанных ламп, какие-то нетронутые напитки стояли на столе, летал страх, одетый в стиле сюрприза, какая-то драматическая ткань. Маук был обозначен как истинный человек: никак не скажешь, что обыкновенное вместилище.
– Я ждал тебя, – произнёс он и сморщился, как будто зубы сводило от ветра, на который он выбрасывал слова. Сидящий в глубоком земном кресле, он готов был поджечь собственную душу, только чтобы высушить и скормить этот мох, который лежал между его словами. Высматриватель внимательно наблюдал за констатацией лица, скрытого под лаково натянутой кожей. – Сила не смогла тебя деформировать, она не выдрала все твои волосы и не выела главных воспоминаний из твоей головы, она не лишила тебя желаний, ты хорошо угадал. А я… Ты видишь. Я не жалуюсь, пойми, я говорю: хочешь мою историю?
Гюн кивнул. Полное напряжение ума. Он помнил, что маук не нападает открыто, но долго накручивает мысли, ломает им шеи, пока не начнут умирать, и вскоре выделяется мыслительный яд.
Маук выплюнул памятник изо рта и начал свой рассказ.
– С самого детства я не любил людей: я не мог им позволить думать меня и смотреть мной… Для этого нужны были ресурсы, и я начал искать месторождение – как и ты. Я ездил по различным местам, наталкиваясь на световые источники, надеясь увидеть ответ, который горел бы сильнее всех других, и когда я увидел его, когда я увидел этот ответ, то чуть было не ослеп, но не смог остановить этого проникновения – он явился в меня, и я корчился, выдавливая его изнутри, но он глубоко вошёл, и с этих пор я должен был следовать ему – этому ответу, который я тогда получил.