Маук встал со своей длины и неспешно пополз по направлению к гостю, продолжая улыбаться, предчувствуя грядущее веселье.
*******
Уныние расползалось по мыслям, и надо было срочно говорить. Слово спасало, оно спасало всегда. Это успех человеческой речи: можно говорить даже с субстанциями, с коллективными страхами, с природными явлениями. Путь, который проделало слово. Сначала оно явилось криком, потом знаком. Словами ловили, словами верили, и можно было проговорить эти огненного пути рассветы, говорить города, говорить чувства, можно было создать что-то, просто назвав его. Словами думали, словами искали, и всё разрасталось, сцепливалось в единую материю под названием «смысл», потом они назвали это верой, и так появился тот, что-то общее. Это было слово, в котором они успокоились, это был тот, и люди гордились им, прятали его, век за веком учились держать его в своей голове; сначала выпадало, но многие времена тренировок – только чтобы удержать этот смысл, огромную глыбу смысла, которая висела наверху и по сторонам, которая пронизывала жизнь, данную короткими импульсами как сердцебиение; каждый удар – это один человек. И вся эта махина под названием «мир» постепенно копией явилась изнутри человека, и теперь это было как зеркало обоюдозеркальное: мир внешний и мир внутренний, а между ними – перегородка в виде человека, которую надо было выдавить, и всякие духовные практики как переходный процесс. Люди научились читать про себя, думали книги, сначала по чуть-чуть, потом выращивали целые миры в собственных головах, и слово возвращалось обратно. Оно летало, и люди учились летать, когда они читали, всё это происходило на самом деле, и вскоре слова растворились, сама корочка слов растворилась, и остались чистые смыслы.
И тогда они были готовы, люди были готовы к огромному переходу в новое состояние всемерного текста, где слова копились свободным смыслом, и это было знание. Так они могли перейти, но вторглись какие-то шумы, «испорченные слова», и это были цифры. Цифры заполонили всё вокруг, но цифрами нельзя было любить, дружить, цифрами нельзя было хватать мысли, цифры не заменяли слов.
Цифрам стали подражать: возникли мутанты, словесные больные конструкции, которые разрушали язык. Люди научились лгать самими собой, считали друг друга частью чьего-то мнения, и мягкий узел человеческих противоречий невидимо рос, появлялось незаживлённое место – рот, из которого надо было хитрить. Кто-то обнаружил каузомерное и вовремя укрылся, другой пошёл на поиски великого слова, но то не подавало признаков жизни, тот был посчитан и вышел в абсолютный ноль, так что его просто перестали учитывать.
Незадолго до того, как они превратились в рыбью суету, люди ушли из языка, бросив существительные болтаться на нитках собственных значений. Некоторые сидели как немые, чувствуя, как слово вытягивает их время, бетонирует их сознание (люди, которые стали обывать). Были и глухие, глухие не знали, что такое разговор, давились глаголами и грызли их. Чудо, которое валялось у всех на виду, добавочная атмосфера – это был язык, но они его не нашли.
Человек, который дошёл до своего предела. Обессмысливание реальности – вот что он хотел прекратить, продвигаясь мыслями от начала времён, объясняя через буквы, через лампион, внутри которого он ходил. В промежутках между остановками появлялся какой-то предмет, как и водится: золото, золотой. Слизь блестящего солнечного света, затвердевшая под их взглядами: каждый бы желал получить. Когда тота ещё не приравняли к нулю, света было столько, что люди задумались – где же им хранить всякий свет, и так появилось золото, материя света, как всевышнего разделали на множество частей и раздали по кошелькам. Золото – застывшая духовность, свет, который можно было потрогать, твёрдый свет как главная предметность этого мира, защитная оболочка, и многие останавливались тут, думая, что дальше уже и нет ничего, но дальше была мысль: где человек добывал своё содержание? Люди оказались фиктивны, но бумажный лампион никуда не исчез. Бумажный лампион – это идеал, месторождение света. От его восприятия зависит, горит он сейчас или не горит. Лампа для чтения – магический свет, под которым человек выращивает себя. Лампион нельзя найти иначе, чем подойти к нему наиболее близко. Человек, который искал лампион, нашёл свою идею о нём: бумажный лампион – это единственная субстанция, которая копит… Золото тут ни при чём. Мир начинает восприниматься фрагментарно, как человек, моргающий реальностями, смотрит, но бумажный лампион как непрерывный взгляд, это суперглаз, и через этот взгляд происходит транслирование мира.